Сергуня заулыбался всем лицом и спрятался за стол.
— Еще не знает, стесняется, — пояснила Нюра, — а так он ласковый, весь в меня...
Половину Нюриного балка занимала продовольственная лавка. Нюра отпускала ребятам продукты, а те скидывались по пятерке и платили ей, так как должность ее штатом не предусматривалась. Нюра понимала, что платят ей слишком много. Но ребята только отмахивались: ты о хлопчике подумай, ему то, се нужно, а нас та пятерка не разорит.
От тепла и домашней стряпни Витька расчувствовался, мучительно взгрустнулось по дому. А Нюра все совала ему то маринованного хариуса, то пирожок и понемногу выпытывала: небось, прямо из школы уехал? И сама вперемежку с хозяйственной воркотней рассказала, как ушел от нее муж к учительнице на тонких каблучках и как они с Сергуней остались ни при чем, потому что она и не расписывалась: разве бумажкой человека удержишь? Жила далеко отсюда, под Пятигорском. А враз собралась и уехала на Колыму. Здесь многие заглядываются, мужа найти не мудрено, а вот отца Сергуне — труднее.
— Ты заходи, — сказала Нюра на прощание и, помолчав, спросила: — А что, рыжий, Борис-то опять на Черный ушел? Горюшко мое, этот Черный ручей, будь он проклят!
Выйдя от Нюры, Витька решил взглянуть, что это Черный ручей. Он шел минут десять. Синева сгустилась, но видно было хорошо. Взбежав невысокий пригорок, Витька замер. Внизу, недалеко от темного гремучего ручья, как кочки, там и здесь на корточках сидели люди. Время от времени они разгибались и сбегали к ручью с ведрами и чем-то длинным, напоминавшим плавательную ласту. «Лотки, — догадался Витька, — золото моют». Кое-где горели костры: подогревали воду. В синем воздухе растворялся запах дыма с легкой примесью солярки. Витька спустился и подошел к ближайшему костру. — Дерьмовый участочек подсунули, — сказал чернявый мужичонка, и Витька узнал Жучка, — сколько ни упирайся, на черный хлеб не вытянешь.
— Прикидывайся, — сказал чей-то обиженный голос, — сколько сработал?
— Граммов десять, — осклабился Жучок. Вокруг зашумели: лихо!
— Вот то-то, а я выбросил все, — сказал тот же обиженный голос, — одни знаки, ногтем не поймаешь. А мучает оно, стерва, хуже водки — весь взмок...
Кружок молчаливо раздвинулся, пропуская кого-то к огню. Это был Борис. Среди грубых, обветренных физиономий он казался еще красивее.
— Ну, наловил золотой рыбки?
— Ни черта, — с досадой сказал Борис, — зря мерзли. — Он вытянул над огнем руки. Все кисти были в кровавых ссадинах.
Домой Витька пошел со своими соседями и взял у Жучка мешок с лотками.
— Ты вправду ничего не добыл? — спросил Жучок.
Борис достал из кармана холщовый мешочек и подбросил его на ладони.
— Матерь божья, граммов пятнадцать!
— Зачем людей дразнить? — усмехнулся Борис. — Жадничают, торопятся — вот и не получается. А тебе, Виктор, тоже надо учиться: это же спорт, азарт! Называется комсомольский поход за золотом. За каждый грамм рубль с гаком. Зря такие деньги платить не будут.
Назавтра после работы Витька едва добрался до своей полки. И во сне ему все казалось, что едет он на бульдозере, а впереди обрыв. Витька видит обрыв, но мастер с курсов бульдозеристов кричит: «Езжай, салага, езжай, не то документ не выдам!» В конце концов бульдозер все же сорвался вниз, и Витька, сжавшись в комок, шарахнулся в дверцу.
— Этак ты, парень, шею сломаешь! — Борис, смеясь, держал Витьку на руках. — Скажи спасибо, что поймал. И вот что — одевайся, идем стараться!
Витьке смертельно хотелось спать, и он обалдело и зло полез обратно к себе на вторую полку.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.