Я-парень сознательный

— Ногу потерял? — кричал я. — Кровный побратим, значит? Друг, товарищ и брат? Да? «Рогнеду» вашу стережет? А Семка сидит в это самое время? Да?!

И вдруг Бабич вместо того, чтобы меня выгнать, спокойно улыбнулся.

— Не хорохорься. Сядь... Сему выпустят. Он зря сидит. Кто-то на него стукнул... Но ты же сам сейчас стучишь на Моргунова. Факты у тебя есть? Правдолюбец...

— Есть у него факты, Анисим Николаевич, — проговорил тихий голос из соседней комнаты.

Это был Пират. Как он вошел, черт его знает, но он вошел страшный, замученный и слабый, больно волоча свою деревяшку. Он тяжело сел и тотчас вытащил папиросы. Он не обращал внимания на Бабича. Тот самый Пират, которому даже, мне кажется, нравилось соблюдать при бывшем начальнике воинские приличия, выглядел странно и непонятно.

Он закурил без разрешения, шумно выдохнул дым, и я почувствовал запах перегара. Пират выпил для храбрости. Бабич тоже закурил, и наступила мучительная тишина.

— Что же ты хочешь делать, Алеша? — медленно и тихо спросил Пират, глядя в пол и выставив свою черную деревяшку.

Я молчал. — Почему ты молчишь? Может быть, тебе неудобно говорить? Может быть, у тебя имеется совесть? Почему бы тебе не пойти куда следует и не написать пару слов? Ты же, наверно, сознательный.

Я стоял, опустив голову. Передо мной сидел человек, который лично мне ничего дурного не сделал. И даже по-своему любил меня. Он сидел, раздавленный своим горем, смелый, сильный, геройский мужик, и спрашивал у меня, почему я молчу.

А почему я молчал? Только что я кричал на Бабича и был убежден в том, о чем кричал. Но вот появился этот человек, и мне стало страшно. Что я должен был делать? Позвонить в милицию? Связать ему руки?

Я молчал. Пират курил, зажав папиросу, как самокрутку, большим и указательным пальцами.

Наконец он сглотнул слюну и вдруг по-пьяному шумно прошипел:

— Я еще не был сукой, товарищ полковник! Я держал в себе этого Макрушенку и держал бы его всю жизнь, чтобы не портить Витьке вида. У него должен быть брат в порядке. Но теперь за меня сидит Семка...

— Значит, ты убил Макрушенку? — тихо спросил Бабич.

Пират не поднимал головы.

— Я оттолкнул его веслом, когда он полез ко мне в «Лизавету» со своей моторки... Теперь Виктору хана... Говорил ему, дураку: учись... Ученому человеку плевать на все... А если ты хочешь получить свой кусок от жизни через место в президиуме, так твой брат не должен пихать инспекторов в открытом море... Я тоже понимаю в политике, товарищ полковник...

Пират уже не говорил, а словно причитал. Он даже поднял голову и вопросительно глянул на Бабича. Бабич открыл было рот, чтобы утешить его. Но Пират сказал сам себе утешение:

— Непредумышленное убийство... И потом — сам сознался... Упекут ненадолго. А? Без конфискации... Виктора только жалко. Порчу я ему житуху...

И тогда Бабич как-то весь окостенел.

— Моргунов, — сказал он строго. И Пират неожиданно поднялся, стукнув деревяшкой о ножку стула. — Моргунов, это не совсем непредумышленное убийство! Ты ловил рыбу в запретном районе.