"...Пал смертью храбрых"

Нет Витьки, ее ясноглазого мальчика, который мечтал стать капитаном дальнего плавания.

...Пал смертью храбрых. Сколько их, вот таких, молодых, горячих, создали славу ставшей легендарной Малой земле?..

...Черное море яростно бросало «морские охотники». Ледяная вода заливала палубу, свирепо билась о борт. А в кубрике не слышно свиста ветра, обжигающего лицо, только глухо ударяют в стенку разбушевавшиеся волны. Десантники отдыхают. Через час по колено в ледяной воде они должны ворваться на песчаную косу, где засели фашисты. Но это будет через час. А пока в кубрике смех, песни.

Прислонившись к стенке, сидит паренек в черном бушлате. Русый мальчишеский чуб упал на лоб. Он не поет, не смеется со всеми. Думает. Ему не привыкать к смертельной опасности. И все же перед каждым боем почему-то хочется побыть наедине с собой. Если закрыть глаза, встают беленький домик и сад с яблонями. А у порога мама, прикрыв ладонью глаза от солнца, смотрит вдоль улицы. Только стоит ли этот белый домик сейчас? Может, спалили его фашисты? Как спалили сотни домов в Новороссийске, который он защищал в прошлом году. А вот теперь он снова идет к Новороссийску, чтобы прогнать оттуда фашистскую нечисть.

Рука опустилась в вещевой мешок, нащупала маленький самодельный блокнотик. Полистал его задумчиво... Несколько адресов, записанных торопливым почерком. Кто-то из моряков подошел, заглянул из-за плеча. Витя смущенно прикрыл блокнот ладонью. Однажды (это было уже после их отступления из Новороссийска) ночью он долго не спал. На душе было тревожно. Небо было такое бездонное, а вокруг стояла такая непривычная тишина, что он вдруг почувствовал себя совсем одиноким. Что с мамой, не знает. От Николая, Шурика и Ары тоже ни весточки. Словом, горько было на душе у мальчишки. И тогда, словно почувствовав, как нужна Вите в эту минуту отцовская нежность, подошел и присел рядом политрук Вершинин. Долго в ту ночь сидели они вместе. Говорили, молчали. А когда политрук наконец ушел, Витя взял свой блокнот и начал писать. Хотелось высказать все. А получилось всего несколько слов: «Луна. Ночью. Самые хорошие друзья в моей жизни: Анатолий Остапович и политрук Вершинин Александр Степанович». Написал и сам смутился. И оттого, что не сумел ясно выразить свои чувства, переполнявшие душу, и оттого, что доверил свое, тайное, бумаге. Вот почему и сейчас он смущенно прикрыл блокнот ладонью.

Матросы балагурили, а ему не хотелось почему-то шутить и смеяться вместе с ними. Склонившись над блокнотом, он писал:

«Если погибну в борьбе за рабочее дело, прошу политрука Вершинина и старшего лейтенанта Купицына зайти ко мне домой в город Ейск и рассказать моей матери, что сын ее погиб за освобождение Родины. Прошу мой комсомольский билет, орден, этот блокнот и бескозырку передать ей. Пусть хранит и вспоминает своего сына-матроса. Город Ейск, Ивановская, 35, Чаленко Таисии Ефимовне. Витя Чаленко».

...Хлопнула дверь. На мгновение в кубрик ворвался пронизывающий ветер.

— Приготовиться к высадке...

Смолкли смех и песни. Курильщики, в последний раз жадно затянувшись табачным дымом, загасили окурки. Витя завязал вещевой мешок, поднялся.

...Соленые брызги, которые нес с собою февральский ветер, на мгновение ослепили Витю. Но уже через минуту вместе со всеми он прыгал в воду, держа над головой автомат и гранаты.

Бой начинался тут же, у воды. Берег ощетинился пулеметным огнем. Впереди кто-то упал. Витя мгновенно бросился на землю. Он видел, как его товарищи залегли. Вражеский пулемет то и дело выхватывал из цепи одного, другого. И Витя решился.

В цепи не сразу рассмотрели, кто это ползет, то скрываясь, то снова показываясь между камнями. А когда увидели и поняли, что он решил сделать, крикнули:

— Чаленко, назад!

Но Витя не слышал. А может, и слышал. Только он все равно не вернулся бы. Такая злость у него была против фашистов, которые убили столько его боевых друзей, что он уже не мог остановиться.

Краснофлотцы видели, как маленькая фигурка в черном бушлате приподнялась, взмахнула рукой. Взрыв — и пулемет захлебнулся.

Моряки поднялись, и неудержимая черная волна покатилась по обожженной земле. Теперь уже ничто не мешало наступлению.

После боя хоронили Витю Чаленко. Слезы стояли на глазах у суровых матросов. Витя был всеобщим любимцем. Над могилой прогремел салют воинской славе и доблести юного моряна Вити Чаленко.

За бесстрашие и подвиг в бою Виктор Чаленко посмертно был награжден орденом Ленина.

...Сын не вернулся с фронта. Мать уже выплакала свои слезы. Только сердце ничего не забывает. Часто в задумчивости перелистывает она листочки Витиного блокнота, гладит ленточку бескозырки сына. Хранит и ту памятную газету «Красный черноморец», которая первая рассказала ей о подвиге сына. О подвиге, который сын совершил во имя Родины-матери!..