Всегда ровесники

Пестрели по воде крошечные черные точки — реюшки. Андрей, стоя на корме, табанил веслом, бросал напарнику;

— Давай! — и скользила в мутно-зеленую зыбь старая, чиненная-перечиненная сеть, плясали, выстраиваясь цепочкой, проворные балберы.

И сыпались в лодку золотистые лещи, пузатые щуки и пропасть воблы.

Как-то застряли ненароком в сети два курносых севрюжонка. Напарник Андрея, Митька, от великой радости едва не оступился в воду, поспешно уцепил дорогую добычу за жабры, уложил отдельно, прикрыл мешковиною.

— Как раз пара. Разыграем, Андрюша?

У Андрея от постоянного голода кружилась голова, тянуло на сон, но, задержав чуть дольше взгляд на рыбе, мотнул головой упрямо:

— Не трожь, в обоз пойдут, для Астрахани...

...Скрипели колесами подводы, хлюпала грязь под копытами заморенных коняг — первый каралатский обоз с рыбой тянулся к Астрахани, а следом за ним такие же обозы от Камызека, Зеленги, Икряного. И вот уже пригороды, высокие прасольские избы по берегам канав, цокнули копыта о булыжник мостовой. Каралатцы ехали, дивились необычному безлюдью, как вдруг передние резко затормозили. И, точно в ответ на безмолвный вопрос, где-то далеко, у крепости, грохнуло — забился пулемет в злобном припадке, захлопали одиночные выстрелы. На взмыленном буланом жеребчике вылетел из-за угла верховой в черном кожане с маузером:

— Сворачивай обозы! Контра восстала!

— Куда вы? — только и успела крикнуть подводчица Андрею и Митьке.

А за ними бежали уже, выхватывая из-под сидений карабины и трехлинейки, прихваченные с войны, коммунисты с обозов. Двадцать девять, как один.

...Третий час шла перестрелка. Дом, в котором засела контра, огрызался озлобленно, как обложенный зверь. Из двадцати девяти остались двадцать один — видно, сверху прицел был лучше. Проскочить бы улицу — пятнадцать каких-то метров, а там — из карабина в упор, штыком, прикладом. Только бы прорваться! Но грохотал пулемет мятежников, крошил угол дома, как краюху хлеба крошат мыши. Андрей подтянул за плечо Митьку, крикнул в ухо:

— Пулемет! Задавить пулемет!

На какое-то мгновение одеревенели ноги, напряженные для прыжка: впереди был булыжный торец, по нему чиркала короткими очередями смерть. Андрей бросился вперед, не оглядываясь, знал: позади бежит Митька со второй гранатой. Если одного убьют, другой прорвется. Прорвались оба — и два взрыва взметнули красные кирпичные брызги. Возбужденное «Ура!» и «Полундра!» вырвались из переулка, где накопилось уже порядком каралатцев, икрянинцев, астраханцев, моряков Каспийской флотилии. Загремели сапоги по булыжнику—революционные отряды начали последний, решительный штурм мятежников, и даже пушки моряков, обстреливавших с Волги церковь Ивана Златоуста, не могли заглушить яростного «Даешь красную Астрахань!».

Обессиленный Андрей прислонился к стене рядом с Митькой, стащил шапку, смахнул ладонью пот, подставил разгоряченное лицо влажному ветру с Каспия — моряне, которая всегда несет рыбаку удачу...

Это было за два месяца до Первого Всероссийского съезда РКСМ — первого форума Коммунистического Союза молодежи, на котором прозвучали слова: «Мы — борцы. Для нас нет средних путей, а один-единственный курс—на социализм...»

«Мы — борцы. Для нас нет средних путей, наш курс—коммунизм»,— звучит сегодня, спустя сорок пять лет, над утренней Волгой.

Два лозунга — одна эпоха. И не разорвать ее, не расторгнуть, как не поделить потока Волги пополам, как не начать песни с середины. Сорок шесть лет Советской власти—сорок пять лет Коммунистическому Союзу молодежи!.. Как отделить дела отцов от дел сыновей вот на этих утренних берегах Волги, покрытых заводами и новостройками? Какой из дней сорокапятилетнего календаря можно отбросить, перечеркнуть и не нарушить правды жизни, не солгать? Мы уходим вверх по Волге, чтобы прочитать день за днем на ее берегах календарь героических дел комсомолии.

Не забыть этих дел, не изменить им, потому что в них молодость твоих отцов, твоя молодость.

Людей могут разделять десятилетия, но если эти люди борцы,— они всегда ровесники. Они ровесники эпохи. И пускай Василий Глущенко не собирал по досточкам рыбацкое хозяйство, как Андрюшка Платонов в Каралатах,— в двадцать три года Василий принял на свои плечи нелегкую заботу — стал начальником морской рыболовецкой станции. МРС — это восемьсот судов, от маленького катера до сейнера, одновременно выходящих на путину. МРС — это восемьсот капитанов, просоленных, резких, нетерпеливых. МРС — это тысячи рыбаков, это тысячи неурядиц. И каждая из неурядиц, каждое из дел, с каким приходят к начальнику,— самое срочное, самое важное. А еще бы не важное и не срочное, когда путина!.. Каждый час простоя — это потеря тысяч центнеров рыбы.