Мы спустились на первый этаж, в огромный зал, где работают центрифуги — громоздкие машины, внутри которых находятся маленькие пробирки, разогнанные до многих тысяч оборотов. По простому физическому закону центробежных сил отделяются друг от друга клеточки разных тканей. Нужны эритроциты — пожалуйста, клетки почек — тоже можно.
— Облучатели пока неважные, — посетовал Медведев, кивнув в окно на белый «изотопный» корпус — Нельзя точно рассчитать дозу, подвергнуть животное малому хроническому облучению.
— Зачем же обязательно малому?
— Это естественней. В жизни любое живое существо так или иначе облучается. Сильно облучаются немногие, и это серьезное отклонение от нормы.
Медведев приоткрыл дверцу самой большой центрифуги, взял одну пробирку, посмотрел ее на свет, и мы вышли из холодного зала в длинный, приземистый коридор, вполне пригодный для модного фильма из жизни атомников.
У человека миллиарды разных клеток. И может случиться, что в одной из тысячи будет не сорок шесть, а сорок пять или сорок семь хромосом. Эти клетки аномальны, больны. Если скорость их деления остается нормальной, в организме появляется мозаичность: вместе со здоровыми клетками живут клоны больных. Бывает и хуже: поврежденные клетки делятся с лихорадочной быстротой, растет опухоль, часто злокачественная — рак, саркома.
Биохимики стараются постичь: какие же зловредные механизмы управляют размножением изувеченных клеток?
Однако выяснить это нелегко: изменения в организме происходят чрезвычайно медленно. Эксперименты затягиваются на многие месяцы и годы.
И вот тут-то на помощь ученым пришла радиация. Обостряя, гиперболизируя разрушительные процессы, происходящие в организме, она дала возможность в короткие сроки увидеть то, что совершается обычно годами. Несколько сильных радиационных «попаданий» могут выбить из хромосомы столько же информации, сколько унесут десять лет весьма напряженной жизни.
— Чтобы убить хромосому, нужно немало «попаданий», — Медведев порылся в столе и извлек фото, запечатлевшее, очевидно, погибшую хромосому. — Чтобы нарушить какую-либо ее функцию, достаточно порой одного. Вы не увидите такое повреждение ни под каким микроскопом. Его способны уловить только биохимики: в продуктах пораженной клетки появятся странности — измененные молекулы ферментов и белков. Изучая эти странности, мы постигаем загадки поведения тех самых аномальных клеток, которые нас интересуют. Ну, а постигнув их, мы сможем бороться с раком или, скажем, со старостью. Хотя это и звучит парадоксально — радиация в борьбе за вечную молодость...
На старых нотах «Революционного этюда» Шопена есть указания исполнителю: «Быстро, с блеском». Через страницу: «Быстро, насколько возможно!» И чуть ниже: «Еще быстрее!» Очевидно, у человека при самом предельном напряжении всегда остается чудесный запас для самых невыполнимых «еще быстрее!», «еще лучше!», «еще умнее!».
Побывав в лаборатории Медведева, я решила, что это предел точности: биохимики на коне и тогда, когда бессильны мощнейшие микроскопы.
— Видите ли, биохимические методы определения мутаций иногда недостаточно точны, — это было первое, что я услышала от заведующего лабораторией иммунологии.
Кирилла Павловича Кашкина я заметила еще в первый день, когда он, возвышаясь над остальными мужчинами светловолосой, красиво посаженной головой, проследовал, шагая через три ступеньки, к себе на пятый этаж. Но почему-то фамилия Кашкин, много раз слышанная в институте, никак не увязывалась у меня с этим крупным человеком, напоминавшим древнего викинга, отшлифованного высшим образованием.
— У Кашкина были? — строго осведомлялся «дед», натыкаясь с размаху на меня где-нибудь в коридоре. Но, запутавшись в генетических дебрях второго этажа, я никак не могла добраться до пятого. — Ступайте, он вам всяких премудростей порасскажет. Но не забудьте спросить, чем все сие интересно в-пятых....
Николай Владимирович всегда задавал этот коварный вопрос, когда рассказчик зарывался в груде научных подробностей. «Ну, это во-первых, то — во-вторых, а чем сие интересно в-пятых?»
Кашкин встретил меня с прохладцей. Как все молодые ученые, он недоверчив к журналистам и, рассказывая, старался быть элементарным.
— Знаете, что такое иммунитет?
— Способность организма защищаться, ну, от вирусов, от всяких там...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.