На завтрак, специально для Сета, было два яйца, и Мильдред, глядя на них, с трудом глотала поджаренный хлеб.

Коркой хлеба Сет вытер желток, разлившийся по тарелке, не спуская глаз с будильника, стоявшего рядом. Потом он протянул свою чашку, прося еще кофе, и, когда Мильдред налила из помятого кофейника, Сет снова заметил, как тонки стали ее руки и как похудела ее шея. Но теперь все страшное уже позади. Мильдред будет лучше питаться, он купит ей новые платья, будет водить в театры... Страшное позади. Больше не придется ему проситься на общественные работы для безработных. С сегодняшнего утра - он бросил беглый взгляд на часы - он начинает работать в частной фирме, в первый раз за последние три года. Его рука вдруг задрожала. Несколько капель кофе полилось на блюдце.

- Это так замечательно, Сет, - сказала Мильдред веселым голосом. - Это похоже на художника, который получил обратно свои кисти и мольберт и, ну ты знаешь, все остальное. Правда?

- Что это тебе пришло в голову? - дразнящим голосом сказал он. - Я же не художник. Никсон, может быть, и завет себя художником, но я всего лишь фотограф, не забывай этого, - он усмехнулся. - И чертовски хороший фотограф, не забывай и этого.

Он понимал, что хотела сказать Мильдред, говоря о кистях и мольберте. Она хотела сказать, что у него нет даже его портативной ка меры, проданной года два тому назад. И понимал также (она не сказала этого, но подумала), что дела, черт побери, плохи, - вот и все. Если бы все было хорошо, он, может быть, как Никсон, имел бы собственную студию и подписывал свое имя на фотографиях. Но будь он проклят, если бы в своей студии он стал работать с мягкорисующей оптикой, которую показал ему Никсон, решив взять на работу! Не потому, что Сет не умел обращаться с этими линзами, - нет, - он мог работать с любыми линзами. И не потому, что он имел что - нибудь против Никсона, совсем нет, наоборот: он должен был сдержаться, чтобы не расцеловать Никсона, когда тот выбрал его из всех желающих получить работу. Он снова взглянул на часы. Он не хотел приходить раньше времени и показывать свою заинтересованность. Но, с другой стороны, он должен поспеть вовремя. Он почувствовал руку Мильдред на своей.

- Я думаю, что ты художник, - сказала Мильдред. - И ты делал... делал прекрасные снимки, - она сжала его руку. - Взгляни на свои пальцы, разве это не пальцы художника? И они снова будут коричневыми, как и прежде, от разных химикалий!...

- А разве они были коричневыми? - сказал он весело. - После работы я всегда вымывал их кислотой.

- Но, помнишь, однажды я пришла в студию, твои пальцы были коричневыми!

Он рассмеялся.

- Мы глупые с тобой, правда? - сказал ой нежно. - Если бы кто - нибудь посмотрел вчера вечером в окно...

Мильдред тоже рассмеялась, вспоминая вечернюю сцену. Узнав, что он получил работу, Сет окружил Мильдред лампами, придвинул к ней воображаемый аппарат. Она стояла в позе скучающей дамы из общества, а он говорил, что хочет почувствовать перспективу, или, как он выразился более возвышенно, «ощутить свет». Он даже внимательно глядел сквозь воображаемый аппарат. «Оближите губы, пожалуйста! Вот так! Чуть приподымите голову. Смотрите сюда. Вот, стойте так, пожалуйста!.» Он даже нажал на мифический спуск...

- Мы вели себя, как дети, - сказала она, продолжая смеяться.

Лицо Сета стало серьезным. Она всегда хотела детей, настоящих, а не только играть в них. И у «их будут дети! Дела принимают хороший оборот. Он больше не безработный!

- Черт побери! - воскликнул он. - Который час?

Схватив пальто и шляпу, он бросился к дверям. Мильдред побежала за ним и схватила за рукав.

- На счастье, - сказала она и провела пальцем по его спине.

Сет поцеловал жену и бросился вниз по лестнице.

Ему повезло. В метро ждать поезда почти не пришлось. И он прибыл в студию вовремя. Жена Никсона показала ему, где повесить пальто, и провела прямо в студию. Он был рад, что Никсон находился еще в комнате наверху. Это давало Сету время, чтобы осмотреться. После трех лет, которые он занимался черт знает чем - всем, кроме фотографии, - необходимо было некоторое время, чтобы вновь привыкнуть к обстановке. Он быстро сдвигал и раздвигал меха большого фотоаппарата, наводя все предметы студии на фокус, испробовал горизонтальный и вертикальный сдвиги, осмотрел осветительную аппаратуру. Она была замечательна, много лучше той, с которой он работал три года назад.

Оборудование в студии было изящно и современно. Единственно, что смущало его, - это прямоугольники зеленого стекла в стене лаборатории. Он был достаточно умен, чтобы держать язык за зубами и не говорить Никсону, что почти всегда работал с эмульсиями, проявленными в полной темноте или при красном свете. Конечно, он проявлял и панхроматические пленки - при зеленом свете. И он знал, как трудно определить плотность негатива под темным светом зеленого стекла. В общем тут не было ничего, что бы он не мог делать, исключая, может быть, ретуши, но Никсон никому не доверял этого, ретушируя сам.

Услышав голос Никсона, Сет подошел к нему и протянул руку. Он почувствовал слабое пожатие, после которого его руку тотчас же отпустили, и сказал переполненным от чувств голосом:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.