4

В самолете место Фаризы оказалось у иллюминатора. Рядом с ней сел старичок с мичуринской бородкой. Пока брали разгон, пока взлетали, старичок был бледен и молчалив. Но зато потом, когда набрали высоту и внизу показались легкие, словно ватные, облака и стали проглядывать между ними желтые поля, деревни, зеленые островки лесов, он ожил, заулыбался. Придвинулся к окну, вытянул тонкую шею и жадно глядел на облака, на землю, не замечая, как застегнутый ремень кресла придерживает его, тянет назад, будто усаживает обратно.

– Боже мой, красота какая! Всю жизнь среди книг, кажешься себе мудрым, всезнающим... Ан нет! Истинная мудрость – вот в этой красоте; в цветах и запахах мира.

Фариза только тут пригляделась внимательно к старичку и узнала его. Это был букинист, страстный любитель и знаток книг, которого в Нальчике знал и уважал каждый студент.

Жалко вдруг стало Фаризе букиниста, жалко до слез, захотелось ей мягко прикоснуться к его выпирающим лопаткам, к белым редким волосам, прикоснуться нежно, неслышно. Ее часто посещала такая жалость к людям в общем-то хорошим, но несчастливым оттого, что не знали, не ведали они, где потеряли свое счастье, где его теперь искать. Обостренное внимание к окружающим, к их заботам, нелегким, большим и малым, приходило к ней на дорогах, в столкновении с людьми, с их горестями и несчастьями. Иногда ей казалось, что и сама она ищет для себя что-то очень важное, хотя у нее был Галим и она знала: он и есть самое важное.

Он вошел в ее жизнь неожиданно и прочно, затмив разом всех мальчишек, которым она нравилась и которые, она знала, тайком вздыхали по ней еще со школьных лет. С ним она как-то сразу повзрослела и с тихим, жгучим стыдом обнаружила, что в ней просыпается женщина. Но ничего поделать с этим она не могла. Ее тянуло к семейной жизни, непонятная, неизведанная прелесть была в том, что она может стать его женой, матерью его детей, хозяйкой дома, в котором он будет хозяином. В ней исподволь созрело все необходимое для того, чтобы стать настоящей женой и матерью. Встретив своих замужних подруг, она даже расстраивалась – завидовала им.

Сейчас, в самолете, сидя рядом со стариком букинистом, так же, как иногда жалела себя, она жалела его. Она часто бывала в магазине, где он, чем-то похожий на старинных русских летописцев, гордый и мудрый, знающий все и вся, сидел среди книжного богатства. Он бывал добр и внимателен, сокрушался, когда к нему приходили и не могли найти нужную книгу, и Фаризе казалось, что он безмерно счастлив. Но вот он повернулся другой стороной, другой гранью – и Фариза по-женски близко к сердцу приняла его слова, которыми он, может быть, высказал давнюю свою тоску, подспудно жившую в нем многие годы.

Потом она вспомнила о вчерашнем телефонном разговоре с Галимом. «Я приехала сюда и еду обратно, но ничего не изменилось, я люблю тебя», – в эту фразу она вложила и свою тоску, и растерянность, и тревоги свои, и надежду, и женскую слабость. Потом, когда вернулась в дом отдыха, стала упаковывать чемодан, она подумала, что он мог не понять ее, как не понял тогда, перед отъездом, пожалела о сказанном, тайком всплакнула...

Самолет заходил на посадку. На лице букиниста кожа натянулась, глаза потухли, посерьезнели, всем своим тщедушным телом он вжался в кресло. Фариза отдала свою конфету букинисту и посмотрела на город, который проплывал под накренившимся крылом. Колеса коснулись земли мягко, спружинили, потом еще коснулись, потом побежали по ней. Самолет подкатил близко к зданию аэропорта, и в окно Фариза увидела толпу ожидавших за заборчиком, но Галима она не различала среди них, потому что людей было много. В самолете заволновались, заговорили, потянулись к выходу, а букинист и Фариза продолжали сидеть – им не хотелось толкаться.

Она успела получить чемодан, когда подбежал Галим. Был он запыхавшийся, притронулся к загорелой обнаженной руке Фаризы, посмотрел ей в лицо серьезными глазами.

– Такси еле поймал, – сказал он, отдышавшись, неловко чмокнул ее в щеку, смутился. – Ну вот ты и приехала... Хорошо!

– Хорошо! – сказала Фариза и задумалась, глядя, как блестят его карие глаза, сколько в них и света и жизни. – Там мне было плохо... А ты все такой же.

Она засмеялась коротко, натянуто.

– А каким мне быть?

Они сели в такси, и тут Фариза вспомнила о букинисте. Но его не удалось разыскать в толпе. Ехали по городу медленно – где-то впереди была пробка.

– Наконец-то мы одни! – тихонько сказал Галим и тайно, как мальчишка, сжал теплую руку Фаризы. – Отвезу тебя домой, вечером встретимся. У меня серьезный разговор к тебе.

Фариза, не стесняясь шофера, погладила Галима по лицу, словно стирая с его лица озабоченность, сказала твердой скороговоркой:

– Ты меня отвезешь к подруге. Домой я не хочу показываться. И сегодня мы не увидимся – я устала и хочу отдохнуть. А завтра получишь отпуск – тебе же дадут? – и мы уедем. На Селигер, как договорились. У нас еще много времени – целых три недели осталось от моего отпуска.

– Но... – начал Галим и осекся, почувствовав на губах ее влажную ладонь, закрывшую ему рот.

Она его перебила со смехом:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.