Им стало не по себе, когда они вошли в зал. Это было место, к которому они не привыкли, которое подавляло их своими размерами. Все слушатели уже собрались - и все глядели на них и - что не было замечено затейниками - во взглядах каждого из глядевших можно было прочесть не любопытство, а некоторое снисхождение. Все ведь знали: эта группа никогда не была в таком положении, только исключительные обстоятельства могли их сюда привести.

Они расположились рядом со сценой среди сваленной груды декораций, и не успели опомниться от новых и неиспытанных раньше ощущений, как руководитель смотра томным голосом заявил, что сейчас будут показывать затейников общежития им. Ленина.

Они замешкались у входа на сцену.

Кому выступать первым? Никто не хотел осмелиться. Наконец вышел на сцену М. Брук и отпустил несколько комических замечаний. В другое время они рассмешили бы слушателей до слез, но на этот раз сказаны были таким исступленным тоном, что зал молчал. Он произнес еще что-то... Тон был тот же. Брук неловко раскланялся, послышались жидкие аплодисменты, и затем на сцену вышел Никифор Носов.

Песня, которую воспроизводил Носов на гитаре, считалась песнью веселой, но то, что Носов извлекал во время этого выступления, категорически опровергало это определение.

К тому же, а середине он сделал лишнюю паузу и кончил очень нелепо, оборвав вдруг повторяющуюся мелодию первого колена. Густо покраснев, он ушел. Аплодисментов было больше, чем Бруку. Быть может, слушатели спохватились, что все дело в том, что ребята смущаются, что нужно подбодрить их...

Однако после такого вступления нельзя было ожидать ничего хорошего и от третьего - беспокойного и темпераментного мандолиниста Петьки Ульриха.

Ульрих вошел на сцену так же, как его предшественник, переминаясь с ноги на ногу и как-то неопределенно улыбаясь.

Первый номер его прошел ничуть не лучше выступления Носова. Но он взглянул в зал - и что же? - вправо, в первом ряду сидел сосед его по станку Васька с мастером Тунисом; оба подмигивали ему «чего, мол, стесняешься, свои люди», влево Оленька Свежина задорно улыбалась ему и приветливо махала платочком:

- Да, ребята, так что же, так что же это мы? - сказал он, правда, больше самому себе. Затем заломил шапку, как делал на вечеринках, лихо прошелся по сцене, неожиданно прыгнул на стул и исполнил «Светит месяц» с самыми необычайными вариациями и даже чуть-чуть притоптывая при этом и приседая. И номер прошел с подъемом. Ему долго аплодировали. И это выступление прорвало цепь. Последующие номера исполнялись уже легкими, свободными, своими в доску людьми. («Какой бодростью звучали их песни, - говорил лотом в кулуарах какой-то штатный областкомец, умиленный несомненным успехом затейников из общежития им. Ленина. - Каким счастьем светились их лица!»). Конферанс т. Брук (он же «конферансье», «водитель» и «парнишка на ять») тоже переродился. Он отпускал шутки, и они эхом отдавались в зале, вызывая ураганы смеха и аплодисментов. И все остальные номера прошли так живо, как никогда.

Потом они очутились на улице. И вдруг почувствовали, что счастливы, все без исключения, решительно все.

На завтра группа затейников пришла, как и обычно на завод, к обычным местам своим. Их встретили дружески. Больше того - их поздравляли и жали им руки. На них смотрели любовно.

Маруся Колокольчик извлекла откуда-то коробку ирисов и положила по одной штучке в рот каждому затейнику.

Затем она лукаво подмигнула, улыбнулась и, кружась как в танце, выскочила во двор.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.