— Это что! — сказала она мне.— У меня еще одни вольные есть. Чайковский, «Письмо Татьяны». Там все так от души, просто переворачивает и плакать хочется.
Викентий Дмитриевич Дмитриев щурился и молчал.
Сергей Диомидов не выглядит человеком риска. Лицо у него мягкое, глаза голубые, а уши торчком. На Спартакиаде он рискнул и потому проиграл Воронину. Стоило ему сделать прыжок попроще, заработать скромную и надежную «девятку», и он стал бы лидером. Он же два раза подряд пробовал ввинчиваться в воздух и... кувыркался на матах. Мы, журналисты (в том числе и ваш покорный слуга), ругали его за тактическое недомыслие.
Ругали, а двумя годами раньше хвалили — за то же самое, за отважные «винты». В подобной ситуации тогда он рискнул удачно. Выходит дело, согласитесь, непоследовательные мы люди.
С другой стороны — история с «вертушкой». Этому стремительному и щеголеватому в своей головоломности трюку над брусьями Международная федерация, не найдя для определения других слов, просто присвоила имя первого и лучшего исполнителя — «Диомидов». А на Спартакиаде Сергей делать «вертушку» боялся: раз осекся — и не рисковал. Последователи — лихой Медведев, смелый по молодости лет Клименко — показывали элемент «Диомидов», а Диомидов не показывал, и это было грустно.
...Захожу в тренировочный зал. Диомидов пудрит ладони магнезией, дует в них, разминает пальцы.
— Сережа,— говорю,— как же так с прыжком?
— Мне,— отвечает,— захотелось.
— Прыгнул бы плохонький «лет», а ты винтишь и винтишь...
У него глаза потемнели и некая надменность проступила в линии рта:
— Мне захотелось.
Рядом Воронин. Он вчера тоже дал маху — может быть, самого крупного за всю спортивную жизнь: повис на перекладине. И хотелось мне по дружбе сказать ему ободрительные, хотя и жалкие в основе своей слова: мол, ничего, Мишаня, бывает, все впереди. Я, впрочем, догадался смолчать. Однако он, умница, прочтя на моей физиономии невысказанное, просто подмигнул:
— Зато теперь жить веселее.
— Раньше скучно было?
— Без невезения? Конечно, скучно. Теперь веселее.
И я подумал, что тактика тактикой, что надо быть мудрым «ахи змий» и выбирать к победе торные пути, что в мужском гимнастическом многоборье шесть полочек и все на них должно быть разложено в меру, но — «есть наслаждение в бою» и коль умрет для тебя милота риска, коль перестанет спорт быть делом веселым, то на кой он?..
Мои коллеги, журналисты, хвалят Любу Бурду. Четырнадцать лет, а призер Спартакиады. Братцы, не дрожат ли ваши руки, в которых перья?
Три года назад заговорили о «новой волне» — Кучинская, Петрик, Дружинина, Харлова... Девчонки тогда захватили передний край женской гимнастики и стойко отбивали атаки взрослых. Им сейчас всего лишь 18—20, но уже хлынула «сверхновая» — Люба Бурда, Люда Турищева, Лена Боголюбова, Люда Лапистова...
У Бурды руки-ноги как проволочки. Но они стальные, и от трюков ее захватывает дух, и зал бушует восторгом, и тонко улыбается успеху своего маленького тайного оружия умнейший тренер Юрий Штукман, который после преждевременного заката ярких карьер Тамары Люхиной и Ирины Первушиной долго лелеял план вновь утвердить на мировой арене превосходство своих смелых экспериментаторских методов.
мне скажут: «По данным социологии и медицины, нынешние дети на редкость сильны и крепки, они не боятся высоких нагрузок». Я соглашусь. Но спрошу: а как быть с нервами? Не перегорят ли они к 20, поре расцвета? Вы твердо, спрошу я, уверены, что к 14-летним надо предъявлять столь же суровые требования, что и ко взрослым («Не подведи, сработай на команду, дай зачет, ляг костьми»)? Заставил же Всеволод Растароцкий, мрачный мужчина из Грозного, свою очаровательную, но полностью в тот момент перепуганную ученицу Люду Турищеву вторично — для коллектива (ну, не демагогия ли в данном случае?) — исполнить очень сложные вольные. И судьи позволили, а один из них объяснил мне, что раз участница заявлена и допущена, то не дело арбитров разбираться в тонкостях ее переживаний.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.