Перевод Н. Ветошкина
Вчера вечером я видел парня, похожего па Билла. Он стоял на углу в такой точно позе, как, бывало, стоял Билл... Тот же настороженный и в то же время твердый взгляд... Он курил сигарету и, казалось, обдумывал что - то очень важное.
Я знаю: это не мог быть Билл. Билл похоронен где - то там далеко, в Новой Гвинее. И все - таки, когда я увидел того парня на углу, клубок подкатил мне к горлу. Мы, бывало, вечно цапались, я и Билл. Ни разу друг другу ласкового слова не сказали. Но когда его отправляли на Север, и я прощался с ним, мне кажется, оба мы поняли тогда цену нашей дружбы.
Билл считался на заводе красным, а я был членом заводского комитета. Вначале мы с ним часто воевали; обычно я первый его задевал. Но он относился ко всему с веселой усмешкой, и вскоре заводским ребятам полюбилась его веснушчатая физиономия.
А потом как - то хозяин решил уволить нас с работы - меня, Билла и еще одного парня. Ну, казалось, нам крышка. Цеховым организатором в те дни был один трусливый старикан, и он ничего не стал для нас делать. Я сразу махнул на все рукой и сказал своим товарищам: ничего, видно, не поделаешь; а вот Билл созвал рабочих, все с той же веселой улыбкой поболтал с ними немного и сумел убедить их бросить работу. Рабочие просто покинули завод и заявили, что не вернутся до тех пор, пока нас не восстановят.
Мне кажется, Билл сам был удивлен таким оборотом дела. Хозяин сдался: так и сел, как блин без дрожжей. А какие перемены это вызвало в заводском комитете! Рабочие потребовали, чтобы Билла сделали цеховым организатором, а он настоял, чтобы назначили меня. Но мы с ним работали вместе.
Правда, мы вечно задирали друг друга, но... впрочем, я полагаю, вы ведь кое - что читали и знаете из книг о таких вещах, как дружба и солидарность.
Вот все эти мысли и полезли мне в голову вчера вечером, когда я встретил того парня на углу. Наутро я обо всем позабыл, но потом купил эту грязную газетенку, и стал читать, и увидел там заголовки об освобождении японских военных преступников и о том, что американские войска направляются в Японию, и о нашем «любезном договоре» с этими «любезными военными акулами», теми самыми, что убили Билла в Новой Гвинее.
Тут мне стало немного не по себе, должен вам сказать, когда я сидел и читал все эти новости и думал о том, как, вероятно, стало бы не по себе и Биллу, если бы он сейчас вернулся...
Да, вот так я сидел, жевал свой завтрак, и настроение у меня было неважное. Вдруг заходит ко мне Алан и говорит:
- Слушай, я тебя повсюду ищу. Почему ты не на митинге?
И тут я вспомнил о том, что сегодня митинг в защиту мира. А у меня, дурака, это совсем из головы вылетело.
Но, к счастью, беды никакой не случилось; времени у нас было еще уйма, и мы с Аланом направились к воротам. Алан - коммунист и хороший парень, но он еще слишком молод, вспыльчив, и нет у него того обаяния и простоты в подходе к людям, какими обладал Билл.
- Дела не так уж хороши, - сказал мне Алан по дороге. - Едва ли кому удастся подойти к воротам и попасть на митинг. По правде говоря, это довольно трудно. Стоят там, сбившись в кучу, новоавстралийцы, а позади старого гаража молодчики Кэрли играют в покер, так что даже некоторые из военных не осмеливаются подойти, чтобы послушать выступление пастора.
Так он шел и скулил, как вдруг со стороны ворот подбежал к нам Фил.
- Скорей, - завопил он, - полисмены, полисмены!
Алан побежал было, но я сказал:
- Не беги, спокойнее. В чем там дело, Фил?
- Полиция, - сказал он, - полиция. Полным - полно наехало. В большой машине. Значит, будет беда, большая беда!
Мы подошли почти к самым воротам. Тут уже собрались рабочие; участники митинга приехали на машине, и среди них пастор. Машина с полицейскими стояла поперек дороги. В ней сидели сыщики в штатском.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.