— А кого же? Навигация, королева, времечко то еще! Спи да оглядывайся!

Жил Юрка на кухне. Это привилегия. Еще когда жена была, выделили ему отдельную кухню как лучшему бригадиру и семейному человеку. Все в общежитии — по пять коек в комнате, а у него отдельная кухня. Со всеми удобствами.

Начальник порта сказал:

— Будешь пока в кухне жить. Все-таки отдельно. Пока строители план не выполнят. Тогда комнату получишь.

— Кухня — это дворец,— ответил Юрка.— Я ив палатке и в яранге жил. С милой и на кухне рай.

А вместо рая получился ад. Не выдержала Инна — уехала на материк. А потом развод. «Эх ты, Инесса-баронесса...»

Горевал Юрка. Зачем горевать, если всему конец? Забыть надо? Надо,

правильно. Только забыть было трудно. Поначалу. А теперь, в общем-то, легко. Нюрка — королева. Королева из беспризорниц, как и Юрка. Жизнь знает. Ее кухней и дефицитом культразвлечений не испугаешь. Знает: кому же на Чукотке жизнь налаживать, коль и она сбежит? Хотя и другие края есть. И Черное море тоже. Ведь у Нюрки еще бабушка жива. Никого нет, а бабка, представьте, живет у самого синего Черного моря.

— Смотри, какие передо мной виды.— Юрка показал «королеве» на печь.— Если на плиту положить этот лист фанеры и закрепить его на подоконнике, то получается шикарный лежак — постель для Куштенки. А койка моя. Садись на койку. Табуреты мы выбросили: и так тесно. Хочешь — сиди на койке, хочешь — на плите. Не нравится — иди на подоконник! Никаких тебе условностей. И пить можешь прямо из бутылки, которая закупорена старым лирическим письмом...

— Инкино, небось, письмо?

— Ага... Да ты не думай ничего. Оно старое.

Оно очень старое. Ему сто лет, как и Юркиному прошлому. А может быть, ничего не было: ни прошлого, ни Инессы, ни письма в бутылочном горле?

— Все это очень сложно, Нюрка... Тогда я был юн, как сто юнг, уходящих на парусниках к Мадагаскару... А за спиной у меня уже была колония. Инке спасибо: я через книги совсем все старое забыл. Знаешь библиотеку на верхнем поселке? Так это все мои книги. Я давно прочитал их. Отдал: некуда просто девать. Инка потом даже ревновать стала к книгам. Ну, и... когда мы сошлись характерами, пошли в загс...

— Не пей, Юрка, хватит.

— Ладно, подожду. А когда уезжала, тошно было. Отшабашила два года после института — и жизни конец. Я даже слабинку дал — уговаривал. Говорю: я без тебя, как лодка, выброшенная на песок, как сто парусников, накрытых штилем в океане. Молчала.

— Ты обещал не пить сегодня больше, Юрка.

— Ага.— Он закупорил бутылку.— Оставь, говорит, свою глупую манеру разговаривать. Если хочешь — едем со мной. Это я-то на прицепе у бабы?!

— Не любил, значит. Мог бы и поехать.

— Эх, Нюрка! Самая первая свая старого причала тут моя. Я работал ее, когда был еще под конвоем. Вот тогда бы умчался с милым удовольствием! А теперь конвойных рядом нет... И я не хочу уезжать... Мне, как человеку, столько же лет, сколько поселку и нашему порту, где все мое. Я сегодня сентиментален, как сто старушек. Но я хочу, чтоб мои дети увидели, что сделано здесь, в крае, которым раньше пугали... Наши с тобой дети, Нюрка. Утром катер увозил Юрку к аэродрому.

— На полгода? — спросила Нюрка.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.