Выступление и наказание

Бригадный подряд ввели в цехе в мае 1981 года. Он существенно повысил эффективность производства, повлиял и на нравственную атмосферу в цехе. Сами рабочие, заинтересованные в конечных результатах труда, стали, как они говорят, «подчищать хвосты», не дожидаясь, пока составители и диспетчеры всех уровней, так называемые «движенцы», им это поручат. Резко сократились вагонооперации, ту же работу стали выполнять меньшим числом тепловозов. Более того, по инициативе самих же машинистов, «локомотивщиков», была сокращена ставка помощника машиниста, которых прежде на тепловозе было двое. Зато оставшийся помощник, пройдя необходимую стажировку, начал совмещать профессии локомотившика и движенца, научившись разбираться в стратегии и тактике работы. Из простых исполнителей водители тепловозов превратились в помощников диспетчеров.

Вместе с бригадным подрядом возникли посменные совещания. Приходя за полчаса до начала смены, бригада вместе с диспетчером оценивала ситуацию на участке и планировала предстоящую работу. Это избавляло и бригаду, и производство от лишней, неорганизованной, «дурной», как здесь говорят, работы.

С введением подряда изменилась и ведомость, по которой выдавалась заработная плата. В ней появилась новая графа — КТУ, а также место для подписей членов совета бригады, который КТУ определяет. Определяет после каждой смены. Происходит это в двадцати семи бригадах цеха — во всех, кроме бригады Калашниковой. Кстати, рабочие не выбирали ее своим бригадиром. Действительно, специфика железнодорожного цеха такова, что только диспетчер, сидящий за пультом, видящий сразу всю ситуацию на участке, может быть руководителем, бригадиром. В его руках во время смены сосредоточена большая власть. Он открывает и закрывает семафоры, переводит стрелки, командует движением тепловозов. Противоречить диспетчеру машинист не имеет права, это тоже специфика железной дороги. Не имеет права просто во избежание аварийной ситуации.

Станция Новозаводская, на которой работает бригада, — «ворота» завода. Все сырье, которое перерабатывает предприятие, поступает через нее. График работы на станции обычно так напряжен, что определенного времени для обеда не отыщешь, и локомотивщики берут с собой так называемый «тормозок». Увы, Калашникова, единственная из всех диспетчеров цеха, организует работу бригады так, что люди не могут остановиться, затормозить хотя бы на полчаса. Они едят свои бутерброды буквально на ходу. На ходу тепловоза.

извинилась, и то потому, что начальство вынудило. Она, Дуся, не просто груба, она мстительна. Достаточно ей в чем-то просто возразить — она ж загоняет. Столько «дурной» работы даст, что еле дойдешь домой после смены. Что значит «дурной» работы? Например, можно на каком-то пункте постоять и сразу десять вагонов загрузить. А можно с каждым вагоном по очереди туда-обратно катать. Тепловоз не автобус — кругом не объезжает. Нужно заехать, выехать — целая механика, трудно. А ослушаться нельзя — диспетчер. И выходит, что результат тот же, а работал раз в пять больше, чем следовало. Ведь как лучше сделать, машинист и без диспетчера отлично видит. Для того и подряд вводили, чтобы работу целесообразно, с минимальными потерями делать. Но без «добро» диспетчера машинист далеко не уедет. Открыть путь, закрыть, перевести стрелку, включить семафор — все в ее руках. Это наша специфика. Так вот Дуся эту специфику умеет всегда таким ребром поставить, что у людей нервы рвутся.

Замначальника службы подвижного состава Василий Андреевич Долженко позже разъяснил мне эту странную «специфику» работы Калашниковой. Желая выглядеть работником предельно инициативным и исполнительным, Евдокия Кузьминична часто понапрасну гоняет тепловозы. Надо или не очень, но стоит начальнику участка заикнуться, Калашникова уже отправляет тепловоз, не слушая никаких возражений машинистов. Предупреждая каждый вздох начальства, Калашникова отнюдь не повышает эффективность и качество работы, просто выглядит активным и беспрекословным исполнителем. Возможно, дело свое она знает неплохо. Но путь, который проходят в ее смену тепловозы, как правило, вдвое длиннее, чем в смены других диспетчеров. Вдвое больше и усталость людей, которые работают у нее в бригаде.

— А скажите, кто-нибудь измеряет эти лишние километры, затраты топлива?

— Нет, никто не измеряет, — ответил Замаруев.

— Как вы считаете, кто прав, кто виноват в конфликте? Следовало бы удовлетворить требования бригады?

— В ссоре всегда виноваты обе стороны. Но требования бригады можно было удовлетворить, — достаточно обтекаемо ответил Замаруев.

Загружая «дурной» работой людей, Калашникова никак не могла взять в толк, что с некоторых пор имеет дело уже не с изолированными друг от друга исполнителями, а с бригадой, с коллективом, по-новому заинтересованным в результатах своего труда. Лишние ездки, ненужная суета, которыми Евдокия Кузьминична создавала у начальства иллюзорное впечатление кипящей и оперативной работы, все чаще натыкались на резонные возражения машинистов. Результат возражений был один. Осмелившегося молвить слово поперек Калашникова «заматывала», не позволяя ни на минуту остановиться, что у нее, диспетчера с большим стажем, отлично получалось. Но дело в том, что команды, которые отдает диспетчер, слышат по рации все машинисты, вся бригада. Слышат тон, интонацию — и понимают, что над их товарищем откровенно издеваются. Понимает это коллектив, где один за всех, все за одного, а все вместе за общее дело — для того и подряд вводился. Издеваясь над одним работником, Калашникова упускала из виду, что оскорбляет достоинство всей бригады.

Не желала Евдокия Кузьминична и предоставить совету бригады его законнейшее право — проставлять коэффициент трудового участия, КТУ. Когда после смены совет бригады являлся в диспетчерскую, коэффициент был уже проставлен по усмотрению Евдокии Кузьминичны. Даже прикоснуться к ведомости Калашникова не позволяла.

— Вы поймите, — говорил мне Олег Корниенко, — дело не в деньгах, дело в принципе. Мы забыли, что такое инициатива. На другие станции зайдешь вечером — там жаркие дебаты. Люди думают, как лучше работать, встречно-сменный график сами составляют. А у нас? Мы в диспетчерскую избегаем заходить вообще, даже чтоб батарейки сменить в рации.

— А эта история с Ренсевичем! — напомнил Юра Акимов. — Человек он мягкий, от Ивана Иваныча сроду никто грубого слова не слыхал. Просто возразил по делу. Она его так загоняла, что он сорок минут лишних переработал после двенадцатичасовой смены. А ему пятьдесят три года. И мы стояли, смотрели и помочь не могли, Калашникова не давала. Иван Иваныч, когда с тепловоза сходил, белый был, у него от возмущения руки тряслись.

— А после смены оказалось, что у Ренсевича снят КТУ, хотя он отработал больше всех, — добавил Владимир Хребтов. — Кстати, не понимаю, как эти ведомости по отделу труда и зарплаты проходят без подписей совета бригады? По идее, ведь они незаконны!

— Там стоят подписи, — угрюмо отвечал Валерий Дракус. — Только они все одной рукой проставлены. Бригады будто на свете нету.

— Давайте завтра устроим собрание, — предложил Виктор Радюк. — Пусть придет Калашникова, пусть будет вся администрация и бригада. И в присутствии корреспондента разберемся во всем.

...Провожая меня до троллейбуса, секретарь партбюро цеха Виктор Владимирович Милютин торопливо приговаривал:

— Ну, конечно, они во всем совершенно правы. Как же это я упустил из виду? Цех большой, бригад много, за всеми не уследишь. Вот завтра и выясним все. Я считал, что конфликт давно улажен. То есть жалоб от бригады больше не поступало, я и думал, что все в порядке. Лучше всех в этом конфликте их бывший партгрупорг разбирается, Щербань. А новый еще в суть дела не вошел. Вы вечером папку с протоколами собраний прочитайте, вам все яснее станет. А утречком на собрании все вместе разберемся...

Но утром на собрании не оказалось ни Милютина, ни Щербаня. А папка с протоколами собраний пригодилась для любопытных сравнений. Вот решения нескольких собраний: указать Калашниковой на недопустимую грубость. В случае повторения подобного поведения передать дело в товарищеский суд. Подпись — начальник службы эксплуатации Боровский.