Всю ночь свирепствовал холодный, пронизывающий ветер, обрывая телеграфные провода, с шумом раскачивая столетние деревья в пустом, изрытом окопами парке. Глухо и тревожно гудело озеро. Балатон, и брызги разбивавшихся о берег волн сыпались дождем над траншеями.

У широкой асфальтированной трассы, ведущей в Шиофок, в глубоких окопах сидели автоматчики. Изнуренные девятью вражескими атаками, отбитыми в течение дня, они смертельно устали. Хотелось поудобнее привалиться плечом к глинистой стенке окопа и спать, спать, спать. Шумел ветер, капли воды, беспрерывно летящие сверху, смерзались на солдатских плечах в серебряные панцири. Но солдаты заботились не столько о себе, сколько об автоматах, бережно укрывая их полами шинелей.

Медленно занималось утро. Густой туман, ползший от озера, накрывал серой кошмой равнину, клочьями пепельной ваты цепляясь за ветви деревьев. Редкие выстрелы, размноженные чутким эхом, гулко разносились над холодным простором воды.

Справа, метрах в двухстах от дороги, огромной лысой шишкой выпирала возвышенность, именуемая в донесениях и на картах - трехверстках «высотой 119». Там держали оборону второй взвод роты автоматчиков, разведчики, связисты, пожилые бойцы комендантской службы - весь оставшийся резерв командира полка.

Сержанта Николая Тищенко, веселого сероглазого кубанца, вторую неделю подряд мучили приступы малярии. Подхваченная еще в детстве в кубанских плавнях, болезнь приобрела хроническую форму и теперь с неумолимой последовательностью каждое утро сотрясала исхудавшее тело воина жесточайшим ознобом. Когда командир роты предложил сержанту отлежаться в санбате, тот с обидой ответил:

- Сейчас каждый солдат на счету. Разве улежишь в такое время? Я ее, проклятую лихоманку, все равно доконаю хиной!

Взяв у санинструктора несколько порошков, он, морщась, глотал серебристую хинную пыль.

Приближалось восемь утра - время очередного приступа, выверенное с хронометрической точностью. Сержант хмурился, с тоской ожидая начала малярийной атаки. Настоящие атаки отборных эсэсовцев, поддержанные десятками тяжелых танков, его не пугали, но «проклятая лихоманка» выводила из равновесия.

Запыхавшийся связной, с трудом протиснувшись по узкому ходу сообщения, доложил командиру роты:

- Сержанта Тищенко и ефрейтора Куркина срочно вызывают в политотдел дивизии.

«Кандидатские карточки будут вручать», - подумал лейтенант.

Тищенко и Куркин, быстро собравшись, исчезли в лабиринте окопов.

Начальник политотдела, высокий седой подполковник с глубоким синевато - розовым шрамом на выпуклом лбу, вручил кандидатские карточки, поздравил с высоким званием коммуниста.

- Товарищ Тищенко, вы откуда родом? - вдруг спросил он, что - то вспомнив.

- С Кубани.

- Постой, дружище, постой! Да мы ж с твоим батькой всю гражданскую вместе отвоевали. Помнится, в девятнадцатом, под Кущевкой, нас с Остапом Тищенко в партию принимали. А теперь, значит, и сын стал коммунистом... Так вот где, Остап, довелось мне побачить твоего сынка!

Подполковник подошел к сержанту, крепко стиснул его худые плечи. Встретить земляка где бы то ни было вообще приятно, а вдали от Родины, да еще в бою, - особенно.

- Вот так встреча! А что это ты, дружище, такой квелый?.. Эге, да ты весь, как в огне, и дрожишь, будто яблонька - дичка осенней ночью.

- Лихорадка, товарищ подполковник.

- А санбат для чего? - Начальник политотдела снял с рычага трубку полевого телефона. - Там тебя быстро на ноги поставят.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.