- Щеглов... Щеглов... Скажите, у вас не было родных на заводе Гартмана? Вот как. Папаша. Механик. Батюшки! Да, ведь, мы с Сергеем Арсеньевичем какими друзьями жили! Бывало, попросит меня: «Вот помогите, Степан Егорович, проектец продвинуть». Я, конечно, всеми стараниями. Магарычи какие! А кутежки холостяцкие в ресторане на крыше! Милый, милый молодой человек. Мы обязательно станем... хе-хе... друзьями.

О чем - то пошептавшиеся девушки попрощались, извинившись, и пошли к двери. С порога Анка оглянулась, посмотрела вслед удалявшимся мужчинам и протянула Лене смятую карточку.

- Это мой машинопоклонник потерял. Посмотри, - сказала она.

Лена долго вглядывалась в сломанную открытку и вдруг покраснела так, что ее белое платье показалось Анке зарозовевшим.

- Анка... Что... что это? - спросила она, заикаясь и не зная, куда толкнуть глаза.

- Видишь, совсем не машины, - горько усмехнулась Анка и отчеканила поучительно: - это называется «пор - но - графия»...

Борис шел рядом с бухгалтером, который сразу же заговорил о любви, восхваляя искусство Бориса:

- О! Вы так зацеловали эту прекрасную девочку, что... хе - хе... - перебивал он сам свою фразу, - не отмахивайтесь, скромник вы этакий. Я - стреляный воробей. Ведь, мы с Леночкой все видели. Леночка закричала только для того, чтобы выручить подругу... Да... О чем я начал говорить?... Ага! Вы так залобзали ее, что она была уже на девяносто процентов вашей. Я виноват перед вами. Я, я. Если бы я, по велению судьбы... хе-хе... задержался еще на несколько минут, кто знает, что было бы с нею. Но - увы! - безумолчно болтает, прыгая рядом, маленький, толстенький человечек, - моя Леночка... Кстати, как объекте? Хе-хе. У меня губа не дура. Выбрал по - холостяцки: толстенькую, с ножками, тельцем, - захлебывался он. - Да... О чем я?.. Ага. Моя Леночка не хотела больше оставаться. О! Если бы у меня была ваша молодость и ваше, так сказать, искусство атаки. Я слышал, как это вы ловко. Это, знаете, действует гипнотически. Стоит ей внушить, что она - слабенькая, и дело - уже сделано наполовину. Потом уже можно легко доказать, что, если слаба она, то... хе - хе... сильны вы. Вы не читали Мопассана? А Куприна? Молодчинище! Эх, что теперь против вас я... У меня живот, одышка...

Выслушав теорию машинной любви по школе «немецких мастеров», Степан Егорович даже забывал свой почтенный возраст и приплясывая зааплодировал:

- Вы гений! Перед вами открыты дороги к сердцам и... хе-хе... телам лучших женщин. О, молодость! О, смелость! Я помню пляж на Черном море, номера «Москвы», сеновалы в деревнях... Но спешите жить, молодой человек. Я вспоминаю, как в одно утро мне сказала последняя любовница: «У вас седые виски и сердце, папаша». В это утро я постарел на десять лет...

Возбуждение, сразу сменившееся печальными воспоминаниями, разбудило в груди Степана Егоровича то, дневное, удушье. С ним всплыли неприятнейшие последовательные воспоминания совсем свежего происхождения. Тяжело переводя дыхание, он остановил Бориса и зашептал, оглядываясь и припоминая:

- Постойте, постойте... Я должен вам передать, так сказать... хе-хе... свои агентурные наблюдения... У вас есть серьезные враги... Остерегайтесь вашего, так сказать, попа от молодежи - Павла...

Он передал Борису слышанные им у завкома разговоры. Он не забыл рассказать о партийном архиерее Бруско, который даже, кажется, собирался из ревности не то клеймить позором, не то застрелить Бориса. А фатальный ужас перед чисткой, о которой говорили эти люди, помог Каткову даже обрывать инквизиторскую жестокость человека с искалеченной рукой... Мистический рассказ плачущего толстенького человека тронул Бориса. Ему стало жаль задыхавшегося Каткова, и захотелось отвлечь его от этих мыслей и успокоить.

- Степан Егорович! Не нужно бояться врагов. Спасибо, что вы меня предупредили. Я смогу себя показать. А этот Павел... Он уже побежден мною и на крыше, и на земле. Скоро дойдет очередь вот до этого, и тогда ему нечего будет делать... Вот, посмотрите... Это из французской коллекции покойного отца... Безобидный номер для начала афинской ночи... Взято для первого урока...

Говоря это, Борис обшаривал свои карманы и вдруг побледнел:

- Уронил... Там... Возле нее...

Он побежал назад к беленькому домику, вернулся какой - то опавший и растерянный и прошептал:

- Я говорил ей о машинах и любви, а потом она подняла мою порнографическую карточку... Она слишком рано узнает сущность первого урока... Все пропало.

Степан Егорович понял сразу.

Он сочувственно пожевал губами.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.