Жил-был Втор. Вторым он в семье родился.

Всяко бывает. Имя человеку Пятко, а он хоть и пятый, да всюду первее других. У Втора же имя, как присушка. Всюду он Втор. Умом бог не обделил, руки у молодца умелые, да какие умелые-то! Но нет Втору в родном городе работы в радость – вечный помощник. Для иного такая жизнь за спиной и удобна и хороша, а Втор извелся душой. Строитель он был. Терема строил. Разбежится иной раз мыслью, а его и взнуздают, как савраску: знай свое место. Не завидки Втора брали – не по его слову, мол, все делается, не перед ним шапку ломают. Тоска поедом ела – строили они артелью, как все. От этого «как все» у Втора руки его умные чужими становились.

Одно утешение и было – с сестрицей меньшой полдничать. Сядут кашу есть, а Дуня и просит:

– Вторушка, сделай свой городок!

Втор обрадуется да и сотворит из каши царские палаты, терема, теремки. Глядят они с Дуней в горшок и словно ждут: растворятся вот сей миг ворота, поскачут по улицам тройки, выйдут из дверей молодицы... Но пождут, пождут, и приметит их тихое сидение матушка.

– Выросли! – раскричится. – Управы на них нету! Кто же над пищей, греха не боясь, так тешится? И в басурманских странах такого не заведено.

Большой ложкой помешает в горшке, и нет его – диво-города.

– Ешьте, каша простынет! – скажет матушка и сама с детьми за стол сядет. Матери все видят, все ведают. Малому дитю слезы вытер, оно и утешится, над горестями большого дитяти сам наплачешься.

Долго ли, коротко ли, только пришел ясным днем Втор домой, котомку собрал да и говорит:

– Не браните меня, не хулите, а пожелайте мне доброго пути. Слышал я от захожих гусляров, будто в Полунощной стороне княжна Забава собирается город ставить, да такой, говорят, город, какому ровни на всем белом свете нет. Попытаю и я своего счастья.

Посидели они на дорожку, поплакали да и распрощались.

До Полунощной стороны дорога долгая, вот и набрал Втор артель горемык. Правду сказать, горемыки его были не горькие, а грустные. От горького человека многого не дождешься. Грустный – иное дело. Если же у грустного в глазах живинка осталась, то ему цены нет.

Втор в свою артель брал, немного у человека спрашивая. Поглядит в глаза – и все: одного возьмет, а трех нет. Знал Втор – другой такой дороги у него в жизни не будет, а потому торопился, но не поспешал. Где терем срубит, где церковку, а то и деревушку погорельцам на радость.

Злое дело тучу перед собой гонит, доброе, как солнышко, светится. Пришли артельщики Втора в Полунощные пределы, а княжна Забава уже ждет их. Позвали Втора во дворец.

Княжна, как положено, на троне, а трон не горит и не пышет: обыкновенный дубовый пень да еще с корнями. Корни в подпол уходят, для них в полу дыры пробиты. О самой княжне тоже непонятно как сказать. Осанка у нее княжеская. а платье хоть и приличного виду, но домотканое. На шее нитка бус речного жемчуга, на голове не венец, а венок, цветы живые, в поле собранные.

Поклонился Втор княжне до земли, хотя очень он всему увиденному подивился.

– Здравствуй, артельщик! – молвила княжна. – Издалека ли и по какой нужде пожаловал?

– Эх! Рубить, так все дерево! – сказал Втор. – Великая княжна, слышал я, будто собираешься ты ставить город, да такой, какому ровни не будет на всем белом свете.

– Собираюсь, артельщик! – отвечала Забава. – Да только умельцев покуда не сыскалось. Тебе что же, по силам мой княжеский заказ?

– Коли такого города на белом свете не бывало, значит, никто такого не умел, – не испугался Втор, ни капли не испугался, потому что близок был его звездный час. – Прикажи, княжна, мне город ставить – голову на заклад даю.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.