Наверное, дома, тоже сидит за столом, делает уроки. А может быть, пошла погулять? Как было бы прекрасно, если бы Нина вдруг оказалась здесь. Вошла бы в комнату, села бы на этот стул у стены. Нет, этого никак не может быть! А почему не может? Ходит же она к другим ребятам из класса? К Сережке заходила, когда он болел. Кстати, а чего это она к нему заходила? Разве не мог кто-нибудь другой отнести ему уроки? На Витю нападает тоска. Но тоска длится две минуты. Он вспоминает, что Сережка намного ниже Нины ростом. Потом он вспоминает еще, что Нина и Сережка живут в одном подъезде, вот почему она его навещала. И вовсе это ничего особенного не значит. И опять он смотрит в тетрадку по алгебре, а мысли непослушно уходят от нее. Ну что такого невероятного – вот возьмет она и вдруг придет! Сядет на этот стул, улыбнется. Спросит: «А это на стене чья фотография?» Витя хмуро смотрит на фотографию. Голый карапузик лежит на животе и безмятежно смотрит вдаль. Придумала же мама повесить на стенку именно этот Витин снимок. А может быть, Нина заметит гантели в углу возле шкафа и скажет восхищенно: «Ты, Витя, такие тяжелые поднимаешь?» А Витя совсем небрежно ответит: «Да они не такие уж тяжелые».
Она посмотрит на него с уважением. Потому что гантели на самом деле очень тяжелые, Витя их не может оторвать от пола, не то что гимнастику с ними делать. А гимнастику делал Дима, это Димины гантели. Но ведь Нине это знать не обязательно. Да и не придет она сюда. Чего это она придет? Никогда не приходила, а тут вдруг придет. Чудес не бывает. И в это время звонит звонок у двери. Витя летит отпирать, не веря, но все равно надеясь. Он распахивает дверь. В дверях она, Нина. На пальто и на волосах мелкие капли дождя. Каждую капельку можно разглядеть отдельно, это, конечно, не сон.
– Добрый вечер, Витя, – говорит она. – Я принесла твою ручку. Что ты на меня так смотришь? Ту, которую ты дал мне на физике. Разве ты забыл?
– Нет, не забыл, – отвечает Витя растерянно. – Очень хорошо, что ты принесла ручку, а я уж думал, что ты не принесешь.
Нина смотрит молча, ресницы у нее дрожат, видно, что сейчас засмеется. Почему-то девчонки всегда угадывают, когда человек смутился или растерялся. Они вообще многое могут угадывать. Витя постарался сделать спокойное лицо.
– Заходи, вот сюда... Хочешь, музыку включу?
Она повесила пальто на вешалку, прошла в комнату и села на тот самый стул у стены. Она поправила юбку на коленях, огляделась по сторонам, кивнула на фотографию:
– Это кто? Ты?
– Нет, – покраснел Витя, – это брат Дима, он в армии сейчас.
– Симпатичный какой, – сказала Нина. – Толстый. А эти гантели твои?
– Да, – сдавленным голосом сказал Витя.
Нина подошла, попробовала поднять, не смогла оторвать от пола. Засмеялась и села опять.
– Ты просто силач. А по алгебре пример сделал? Сто двадцать седьмой?
– Еще не делал. А ты?
– Тоже еще не делала. Успею.
Витя смотрел на нее. Он только теперь понял, что значит – поет душа. У него пела душа. Ему казалось, что, если он ослабит контроль над собой, песня души вырвется наружу. Нина пришла к нему. Сидит здесь. Разговаривает. Принесла ручку. Она могла отдать эту несчастную ручку завтра в классе. А она пришла. Может быть, это телепатия? Он так сильно мечтал, чтобы Нина пришла, что она почувствовала и пришла. Надо о чем-то говорить, а то ей станет скучно.
– Нина, ты любишь стихи?
– Да. Блока и Маяковского.
– Нина, включить музыку?
– Потом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.