Возвращение генерала Лукача

– Мы собираемся начать переговоры через наших представителей в Испании. Дело это сложное. Сами понимаем: успех не гарантирован. Прошу вас пока сохранить это в строгом секрете, чтоб нам не сорвали наши планы. Мы будем держать вас в курсе событий, – пообещал он.

В конце 1970 года из Будапешта в Москву прилетел Андраш. Он передал мне, что переговоры прерваны, так как стало ясно, что франкистские власти ответят отказом. «А в случае отказа сложнее будет вернуться к этому вопросу в будущем, – пояснил Андраш. – Зато могилу сфотографировали, и я могу показать тебе слайд».

И тут я впервые увидела фото трех могильных ниш на Валенсийском кладбище. Они находились в нижнем ряду, у земли, и выглядели так, словно в них никто не похоронен. Без надписи, без оформления – голый кирпич. А вокруг – пышно оформленные, ухоженные, «богатые» ниши...

В 1974 году в составе туристской группы мне, наконец, довелось оказаться в Испании. Барселона – Валенсия – Мурсия – Гренада – Севилья – Кордова – Толедо – Мадрид. Таким был маршрут.

27 – 28 октября мы проводим в Мадриде. Днем – официальная часть экскурсий. Вечерами венгерские дипломаты показывают мне места боев за испанскую столицу. Путеводителем служат свидетельства очевидцев: письма отца маме и выписки из «Испанского дневника» Кольцова.

«1936 г.. 27/ХII..

Дорогая моя Верочка, самая родная на свете.

Пишу это письмо с полной уверенностью, что оно дойдет до тебя без постороннего наблюдения, поэтому постараюсь написать так, чтобы ты имела понятие, где я и каково то положение, в котором мы здесь ведем нашу борьбу.

Ты, наверное, уже читала в «За рубежом» о генерале Лукаче – командире 12-й интербригады. Эту корреспонденцию писал какой-то сотрудник «Paris Soir»8. которого потом постигла печальная участь: их самолет фашисты сбили, и бедняга погиб. Когда он у меня был, мы дрались за Паласету. Сиудад Универ-ситария, словом, за подступы к городу. Были яростные схватки. Привыкший к победам враг не хотел верить, что его остановили, бросил свои лучшие части на Паласету Но тут нашла «коса на камень», и перемолол он свои силы на нас. Правда, наша бригада тоже понесла страшные потери. Здесь были убиты Баймпер Луи. Вилли9 и многие сотни других храбрых, но безвестных товарищей.

Однако случилось то, чего никто не ожидал. Случилось «чудо Мадрида», как это называют буржуазные газеты. «Чудо Мадрида» состоит в том, что враг, буквально находящийся на пороге города (столицы, черт побери!), не может в нее пройти. «Но пасаран!» Этот лозунг порой звучал для нас самих некоторой наивной иронией, когда мы уже дрались в предместьях города. Но уже проходит второй месяц мертвой схватки – и враг ни шагу не сделал вперед...»

...Сиудад Университария – это и есть Университетский городок. В «Испанских дневниках» Кольцова читаем запись от 24 ноября 36-го года:

Третий удар противник направил в Университетский городок. По узкой полосе, которой он здесь пересекает республиканское расположение, он подвел части и попытался прорваться в центральную часть города. Эту атаку полностью отбила Двенадцатая (Вторая) Интернациональная бригада. Бой очень жестокий, весь день. В Университетском городке борьба идет за каждые десять метров...»

У меня была договоренность, что на могилу отца я поеду в сопровождении венгерских дипломатов. Договорились, что утром, к 9 часам, они заедут за мной в мотель и мы, опережая автобус, поедем в Валенсию, чтобы успеть купить цветы и привести в порядок могилу – три безымянные ниши.

А между тем имена павших известны: доктор Хейльбрун, его шофер, испанец Луис, мой отец Матэ Залка. Я вспомнила строки, которые посвятил этим троим похороненным вместе бойцам интербригад Эрнест Хемингуэй в послесловии к своему фильму «Испанская земля»:

«...Когда я засыпал в машине, возвращаясь откуда-нибудь ночью в Мадрид, Хейльбрун приказывал своему шоферу Луису сделать небольшой крюк к госпиталю в Морелахе... и в три часа ночи мы ели горячий ужин на кухне...

...Лукач появляется на экране только на минуту – во главе (2-й бригады, разворачивающейся вдоль Аргандской дороги. Не видно, как поздно ночью на большом первомайском вечере в Морапехе он наигрывает песенку, которую он играл только поздней ночью, на карандаше, приставленном к губам: звук, ясный и нежный, походил на звук флейты. Вы увидите Лукача только мельком, в работе...

В молодости смерти придавалось огромное значение. Теперь не придаешь ей никакого значения. Только ненавидишь ее за людей. которых она уносит.

И думается: плохо организована смерть на войне, – вот и все. Но хотелось бы поделиться этой мыслью с Хейльбруном, он. наверное. посмеялся бы. или с Лукачем, – он-то понял бы отлично... Ведь мы там были. Но если вы там не были, я считаю, что вам следует посмотреть этот фильм...»

Фильм я смотрела много раз. А вот теперь, попав в Испанию, направлялась к могилам тех, о ком с такой теплотой писал Хемингуэй.

Мы подъехали к главным воротам кладбища, из которых на нас глянули ряды склепов – пышных, однообразных в своей роскоши. Обратились к стоящему у ворот служителю – худенькому старичку в униформе, который указал нам на левые, боковые ворота. И тут, словно из-под земли, как в плохих детективах, возник полицейский и молча зашагал рядом с нами.