Нечего и говорить, что эти слова пробудили у меня ещё больший интерес к Мамину-Сибиряку. Мне не терпелось приступить к работе, но гранки, как назло, не сохли, и я разложил их на трубы парового отопления.

- Вы что-то торопитесь, молодой человек, - сказал Арсеньев. - И забываете, что, по правилам, мы должны читать гранки в порядке их поступления. А у меня лежит ещё книжка Маракуева по огородничеству и каталог хирургического магазина Разумова и Шиллера... - и он широко улыбнулся, затягиваясь огромной папиросой крученной, вставленной в длинный самодельный тростниковый мундштук.

Я умоляюще посмотрел на него и робко сказал:

- Давайте считать эту работу экстренной.

- Но здесь нет отметки! - подтрунивал надо мной Арсеньев. - Нет жёлтого ярлычка, который означает особую срочность.

- На этот раз, как совершенно новую работу, будем считать её срочной, - настаивал я.

- Вот придёт ваш папенька и даст нам встряску, что начали читать не в очередь; и наборщики будут ворчать, что более новая корректура читается, а старая стоит, - продолжал своё Арсеньев.

В конце концов Арсеньев сжалился надо мной, отложил мундштук на край стола и, выпустив дым через нос, прочёл заглавие первого очерка первого тома « Уральских рассказов»:

- «В худых душах» . Рассказ. «Люди и нравы в Зауралье».

С этого рассказа началось моё знакомство с замечательным русским писателем. В гранках читали мы рассказ за рассказом Мамина-Сибиряка, и передо мной открывался новый, чудесный мир, которого я ранее не знал. И реки - Чусовая и Кама, - и ледоколы, и лесные сплавы, и судьба знаменитых сплавщиков бойцов Лупана и Савоськи, и все эти дерзкие, отчаянные люди, храбро и настойчиво боровшиеся с разбушевавшейся в половодье рекой, с порогами, водопадами и утёсами - всё это стало мне близким.

Произведения Мамина-Сибиряка впервые натолкнули меня на мысль о необходимости борьбы за лучшую жизнь для широких масс, за лучшую жизнь крестьян и рабочих.

- Завтра у нас будет Дмитрий Наркисович вместе с Пономарёвым, - сказал отец за вечерним чаем.

На другой день к двум часам дня я уже сидел в конторе типографии и смотрел в окно. Мамин-Сибиряк оказался рослым, широкоплечим человеком средних лет с бородкой эспаньолкой, с поразившими меня большими чёрными глазами. Дружески поздоровавшись с моим отцом, Дмитрий Наркисович сказал, что ему очень приятно видеть того, кто отзывчиво взялся за издание его сочинений. Я вместе с Арсеньевым стоял в стороне. Пономарёв, который уже знал о моём увлечении рассказами Мамина-Сибиряка, представил нас:

- Знакомьтесь: это сын Дмитрия Афанасьевича. Молодой человек выставлен из Межевого института со снятием герба, пуговиц и кантов. А это корректор Арсеньев, читающий вашу корректуру с помощью этого юноши!

- Вот как! Такой молодой и уже разжалован! - оказал Мамин-Сибиряк и похлопал меня по плечу.

Я ужасно смутился и не знал, что ответить, как вдруг он спросил меня:

- Какой же из моих рассказов больше всего понравился?

- « Бойцы», - ответил я.

- А что же тебе в « Бойцах» понравилось?

- Вы помните, - сказал я, - как барка Савоськи подходила к бойцу Молокову? Какая наступила тишина, когда барка стремительно летела на камни! Как бурлаки прильнули к поносным! А он, Савоська, стоит на скамеечке, не шелохнётся, вперив взгляд свой в шестик на носу. И вдруг команда, резкая, отрывистая; поносные со страшной силой падают в воду, ещё и ещё раз... Савоська напрягает всё своё внимание и проскакивает между камнями. Как это жутко и прекрасно... - и я умолк, устыдившись своего восторга и неожиданно длинной речи.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.