Я присутствовал на знаменитой одиннадцатой партии матча, когда, не совсем осмотрительно пожертвовав две пешки и затем дав возможность Бронштейну перехватить инициативу, Ботвинник попал в бедственное положение. Это было видно даже не знатокам. Вот Ботвинник оказался вынужденным отдать ферзя за ладью и коня... В тишине зала, казалось, слышится треск вскрываемых Бронштейнам позиций Ботвинника. Но вокруг меня упрямые болельщики успокаивающе отмахивались:

- Ну и что? Подумаешь - ферзь... А зато как развязал себе руки! Можете не сомневаться, зря ферзя не пожертвует! Значит, у него в запасе есть что - то.

Они были непоколебимы в своей уверенности. Они не сдавались. Ботвинник сдался раньше их, крепко пожав руку выигравшему у него на этот раз противнику.

Мне запомнились среди зрителей некоторые фигуры, которые казались уже обязательными для каждого тура матча. Были тут школьники - старшеклассники с маленькими карманными досками, испачканными чернилами. Боюсь. что в дни матча на первенство мира подобного рода потайные доски не раз обнаруживались в классе под партой во время урока...

Всегда можно найти среди зрителей людей приезжих, командированных в столицу по делам и улучивших свободный вечерок, чтобы хоть раз в века поглядеть

на самых знаменитых гросмейстеров мира. Они же, пользуясь возможностью дать домой телеграмму с пометкой «с матча на первенство мира по шахматам», заполняли в кулуарах бланки.

Были специальные любители цейтнота. Они являлись, как правило, после девяти часов вечера, чтобы поглядеть, выражаясь их собственными словами, как будет расхлёбываться уже заваренная каша на доске... Они, нивесть где задержавшиеся, торопливо входили в зал, не слишком разумеющими глазами вглядывались в расположение фигур на демонстрационной доске, цедили сквозь зубы глубокомысленное «мм - да», затем с надеждой вглядывались в лица секундантов, но не в силах разгадать непроницаемую тайну, лежавшую на лицах Рагозина и Константинопольского, опускались со вздохом на свои места и с хода начинали «болеть» вместе со всеми.

В левом секторе амфитеатра, если стать лицом к эстраде, обычно дремал некий старичок, худенький, благообразный. Убаюканный тишиной зала, он большею частью спал, склонив голову на руки, сложенные на рукоятке трости. Но едва на доске следовал ход, старичок приоткрывал один глаз и внимательно смотрел на эстраду. Причём действовал он, как я убедился, наподобие шахматных часов: пойдёт Ботвинник - старичок откроет левый глаз, сделает ход Бронштейн - у старичка глядит правый...

Встречал я здесь одного из завсегдатаев любого спортивного соревнования, будь то эстафета на Садовом кольце, водное поло, теннис, велосипед или футбол. Неугомонный остряк, он, быстро входя в зал, с наивным видом неизменно осведомлялся шёпотом у наиболее сосредоточенных шахматных болельщиков: «Бобров сегодня играет?» или: «А кто же из них Хомич?», - чем каждый раз вызывал возмущение шахматных любителей, шипевших и фыркавших на него.

Подавляющее большинство, основную массу зрителей, изо дня в день посещавших зал Чайковского в эти вечера, составляли искренние почитатели древней и вечно молодой игры, умеющие распознавать в бесстрастной неподвижности чёрных и белых фигурок и в их ходах горение замечательной творческой мысли.

Здесь можно было встретить знатных передовиков производства московских заводов, комсомольцев из рабочих шахматных кружков, прославленных героев, известных писателей, артистов, музыкантов. Внимательно следили они за борьбой на «первой доске» мира, ныне прочно утвердившейся в Москве.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.