Но как бы быстро он не действовал, ему никогда не удавалось уйти от Блинкса. Блинкс замечал его перископ за целые мили, тотчас же открывал по нему стрельбу и топил его.

Джинкс, конечно, всякий раз заявлял, что он не потоплен, что он просто нырнул под воду. Он говорил, что он находится на глубине двухсот футов под водой и спокойно подсмеивался над Блинксом через перископ. Вообще все то, что делал Джинкс через свой перископ, превосходит всякое воображение.

Всякий раз, когда я вижу, как он смотрит на Блинкса своими полузакрытыми глазами, хитро посмеиваясь, я знаю, что он смотрит через свой перископ. И Блинкс должен быть настороже. Если он ослабит свою бдительность хоть на минуту, он будет немедленно взорван и полетит вверх, вместе с бутылкой виски и содовой водой, хлебом и перечницами, а Джинкс быстро нырнет в подвальный этаж.

За последнее время случилось так, я не знаю почему, что Джинкс установил почти полное господство на море. Приятели пришли, по-видимому, к молчаливому соглашению, что Блинкс какой бы армией он ни командовал, остается непобедимым на суше. А Джинкс - будет ли он подводной лодкой или броненосцем - господствует на море.

Несомненно, что соглашение явилось результатом их бесконечных обсуждений. Так они оба чувствовали себя лучше. Джинкс даже начал спрашивать у Блинкса, сколько человек заключает в себе дивизион, и что собой представляет сотня казаков, и что такое корпус. А Джинкс в свою очередь стал общепризнанным экспертом в подводных лодках и минах, начал носить костюм из синего сукна, а лорда Берсфорда иначе не называл, как «Чарли».

Но что особенно поразило меня в военной мании Джинкса и Блинкса, - это их полное равнодушие к человеческой жизни. Они вступили в войну с твердой решимостью довести се до «победного конца». Если Блинкс пытался иногда запугать Джинкса, угрожая сжечь Лондон, то этим лишь он доказывал, что он не знает своего противника.

- Великолепно, - отвечал Джинкс, закуривая новую сигару, - можете сжигать. Что вы этим помажете? Ну, уничтожите, примерно, миллиона два женщин и детей. И что же, вы думаете, что я сдамся? Нет, это только побудит меня к отмщению, и я объявлю новую мобилизацию для пополнения армии.

Было что-то ужасное в той варварской войне, которую изо дня в день вели Блинкс и Джинкс.

Они с презрением относились к правам нейтральных лиц, сестер милосердия и полкового духовенства. Что касается кинооператоров и газетных корреспондентов, то Джинкс и Блинкс вешали их на каждом дереве в Польше и в Бельгии.

При таком настроении сражающихся сторон война, казалось, будет продолжаться бесконечно.

Но она пришла к концу совершенно неожиданно, так сказать, случайно, как вообще кончаются все великие войны. И так же случайно мне пришлось быть свидетелем окончания этой войны.

Был поздний час. Джинкс и Блинкс сходили по лестнице клуба, все еще продолжая горячо обсуждать свой любимый предмет.

- Я убежден, - ораторствовал Джинкс, - что война - великое дело. Нам она весьма нужна, Блинкс. Мы все стали слишком мягкотелыми, слишком боимся физических страданий. Мы дрожим при мысли о штыковой атаке, мы морщимся, когда думаем о ранах. Чорт возьми! - продолжал он, - какая, собственно говоря, беда, если несколько сот тысяч человек будут искрошены в куски. Нам необходимо вернуться к стандарту древних викингов, усвоить взгляды древних народов на физическое страдание... И не успел он кончить эту фразу, как тут же получил то, чего хотел.

Каменные ступеньки клуба стали скользкими от дождя, не такими, конечно, скользкими, как замерзшие озера Бостонной Пруссии, или те холмы и горы, где Джинкс и Блинке вели кампанию всю зиму, - во довольно скользкие для толстяка, правительство которого не позаботилось о его муштровке. Когда Джинкс замахнулся своей тростью, чтобы наглядно показать всю красоту штыковой атаки, он вдруг поскользнулся и грузно упал на бок, ударившись бедрам об острый угол камня, причинив себе такую страшную боль, какая, несомненно, подходила к стандарту древних викингов. Блинкс, державший его под руку, тоже растянулся во весь рост, упавши на спину и больно ударившись затылком о ступеньку. Он лежал неподвижно и казался настолько же мертвым, как солдат, встретивший свою смерть где-нибудь на полях Сербии.

Я видел, как официанты внесли их и клуб, с тем удивительно спокойным отношением к страданию, которое за последнее время становится таким популярным. Они, по-видимому, тоже восприняли взгляды древних викингов, за которые так ратовали Джинкс и Блинкс.

На следующий вечер Блинкс и Джинкс, оба забинтованные, сидели в клубе в самом дальнем углу, под тенью огромного фикуса и заключали мир.

Джинкс эвакуировал Черногорию, а Блинке отказывался от всяких прав на Познань; Джинкс предлагал Блинксу Эльзас-Лотарингию, а тот великодушно отказывался. Они распускали армии, взрывали крепости, топили броненосцы и предлагали друг другу контрибуцию, которую оба рыцарски отвергали. Затем вдруг Джинкс нагнулся к Блинксу и что-то шепнул ему - по всей вероятности последние условия мира.

Блинкс кивнул головой, и тогда Джинкс поманил пальцем официанта и сказал:

- Стакан шотландской виски с водой и кружку вюртембергского пива.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.