За мужество и выдержку, проявленные в период дрейфа, и сбор научного материала, представляющего большую ценность, коллектив комсомольско-молодежной станции «Северный полюс-19» занесен в Книгу почета ЦК ВЛКСМ.

Возвратившись на Большую землю, я встретился с Иваном Дмитриевичем Папаниным. Он долго рассматривал меня, словно изучал, кому же досталась в наследство его Арктика, потом тихо произнес: «Завидую вам, молодым». Один из товарищей, присутствовавших при этой встрече, попросил меня сравнить трудности нашего дрейфа с героической эпопеей папанинцев. Я не успел ответить, как раздался удивленный голос Ивана Дмитриевича: «Разве льды стали другими?!»

По-моему, Арктика изменилась, она стала постоянным местом исследований, человеческого творчества. Но неизменно отношение людей к арктической природе. Она не терпит слабости и одиночества. Северный полюс остался по-прежнему суровым и манящим. Правда, современные достижения науки и техники приблизили его к нам, сделали более доступным и приспособленным к нормальной научной работе.

Год за годом пересекают Ледовитый океан дрейфующие станции «Северный полюс». В их жизни и работе много общего, но есть и свои особенности, неповторимые, как траектории дрейфа. К особенностям станции «СП-19», думаю, следует отнести молодость участников экспедиции и сложность научных наблюдений — от океанских глубин до космических высот простирался наш исследовательский полигон. Дрейф ледяного острова начался задолго до того, как над ним поднялся красный флаг. Вот строки из одного отчета: «19 апреля 1968 года при выполнении планового облета Чукотского моря обнаружен ледяной остров с координатами 71°36' с. ш. и 197° в. д. Размеры: длина 14 км и ширина 8 км». Остров оказался дрейфующим, и к осени 1969 года его уже качали волны Восточно-Сибирского моря. Все это время за льдиной вели наблюдения. О ней писали статьи, спорили о ее происхождении. Ледяной остров заинтересовал многих исследователей Арктики. Ученые составили прогноз его дальнейшего дрейфа. Маршрут этот был интересным. Созрела и новая программа научных исследований, представлявшая большую важность для изучения ледовых условий и климатических закономерностей на трассе Северного морского пути. Наш Научно-исследовательский институт Арктики и Антарктики и Главное управление гидрометеослужбы СССР решили создать на этом острове новую дрейфующую станцию. Подобрать участников экспедиции вызвался комитет комсомола института — вот и получился коллектив комсомольским. Но, несмотря на свою молодость, только трое из будущих участников дрейфа не работали раньше за Полярным кругом: повар Валентин Дондуков, инженер Борис Ремез и врач Геннадий Горбунов.

Коллектив начал складываться еще во время подготовки к дрейфу. Больше месяца подбирали и отправляли на Север оборудование и научную аппаратуру. Оборудования было много. Группу Анатолия Воробьева интересовали верхние слои атмосферы, Эдика Саруханяна и его товарищей занимал дрейф целой ледовой системы, лежащей вокруг острова, Михаила Евсеева — микроциркуляция воздушных потоков в полярных областях... В общем, наша станция должна была стать своеобразным филиалом Арктического института.

Ленинград провожал нас дождями, ледовый остров встречал крепким морозом и сплошной темнотой. Впервые в истории освоения Арктики высадка зимовщиков проводилась во время полярной ночи с самолетов. К нашему приезду льдина была уже немножко обжита. За несколько месяцев до решающего штурма туда была переброшена группа подготовки.

Домики, собранные на санях, мы отгружали сами. К окну одного из них прилип желтый листок ленинградского клена. «Как марка на конверте», — подумал я. Кто-то аккуратно отклеил его и спрятал на память. Нет, не только сувениром был этот листок-путешественник!

— А каким оно будет, наше путешествие: — ни к кому не обращаясь, спросил механик Анатолий Быков. За его плечами зимовки на острове Хейса и не первый дрейф на станциях «СП». И он лучше всех представлял всю сложность предстоящей работы во льдах.

Мы промолчали, но каждый думал о том же.

7 ноября 1969 года над нашим островом поднялся красный флаг. Океанолог (он же астроном) Вадим Углев определил координаты станции. Анатолий Воробьев выпустил стропы оранжевого радиозонда, тотчас же исчезнувшего во тьме. Метеоролог Виталий Прозоров записал в новую книжку показания давления, влажности, температуры. Валерий Кривошеин передал Большой земле первые данные. Было всего тридцать градусов мороза, падал снег, словно осыпалось исчезнувшее небо, и дул умеренный южный ветер. Мы думали о той удивительной точке — Северном полюсе, где ветер всегда южный, где все стены твоего дома обращены к югу, где самый край Крайнего Севера.

Первое комсомольское собрание мы провели в начале дрейфа. Секретарем самой северной первичной организации избрали Борю Ремеза. Вместе со всей комсомолией страны члены нашей экспедиции участвовали в Ленинском зачете, во Всесоюзном комсомольском собрании. В день рождения Ильича, 22 апреля 1970 года, наша первичная организация стала больше: в члены комсомола приняли повара станции Валю Дондукова. Рекомендацию ему готов был дать каждый. В трудные дни Валентин проявил себя настоящим полярником. Впрочем, это я могу сказать о каждом из своих товарищей.

Первой проверкой для нас, своеобразным экзаменом на прочность коллектива явились события, происшедшие в ночь с 4 на 5 января 1970 года. Разбудили нас «орудийные» залпы — со страшным грохотом ломались льды. Сначала океан проглотил гидрологическую палатку. В зону разлома попала и одна из наших собак. Она бежала по шевелящемуся, словно живому льду, падала в воду и снова взбиралась на лед... А океан уже вел штурм нашей льдины с двух сторон. Вторую атаку он обрушил на главный лагерь. Ночь, взрывы, скрежет, звон и шипение льда. И не знаешь, куда пойдет трещина дальше. Вот уже ушла под воду хозяйственная палатка, исчезла часть горюче-смазочных материалов, пошли ко дну шлюп и баллоны с газом. Разлом подбирается к продовольственной палатке. Несколько ящиков упало в воду, но мы успели быстро перенести продукты в безопасное место. Хотя где оно, это совсем безопасное место? Новые трещины могли возникнуть повсюду. Несколько суток подряд, не отдыхая ни минуты, боролись мы за дальнейшее существование станции. И по-прежнему вели научные наблюдения и так же аккуратно, не пропуская ни одного сеанса, передавали данные Большой земле.

Через сутки мы увидели, что льдина с нашим лагерем отделилась от основного ледяного острова и дрейфует самостоятельно. Теперь она была не столь внушительна — всего полтора километра длиной. Но главное, что аэродром и основные запасы горючего остались на другой половине. Решено было перебираться туда. С помощью вертолета в течение двух недель переносили мы поближе к аэродрому свое хозяйство: домики, палатки, оборудование, запасы продовольствия и топлива. И никто не ныл, никто не испугался, никто не потребовал возвращения домой. Через два месяца, когда появилось солнце, я еще раз обошел наш остров. По краям его лежали перевернутые, искрошенные льды со следами донных отложений. Этот край был некогда центром лагеря.

Потом, когда сообщения о разломе льдины появились в печати, нам передали письмо от двух братьев-кузнецов из одного южного села: «Слышали мы, что льдина ваша раскалывается и вы не можете даже попасть с одной части лагеря на другую. Мы долго думали над проектом устройства, стягивающего льды. Высылаем чертежи». Над письмом не смеялись.

Наши комсомольцы устраивали веселые конкурсы, концерты, праздники. На всю жизнь запомнил я свой тридцатый день рождения. Никогда еще не отмечал его так весело. Подарками были и стихи, и песни, и даже кавказские танцы. А потом большой именинный пирог. Только собрался делить его, слышу, кто-то за стеной ходит. Выглянули — медведь, а дальше, у метеостанции, — еще и еще. Медведи нас посещали не часто. Правда, один чуть не угодил в наш колодец, пытался в палатку пролезть. Да, был у нас настоящий колодец. Обычно зимовщики запасают воду зимой: пилят простой ножовкой снег и складывают его штабелями в лагере. Мы же просто пробили небольшой колодец, опустили в него мощную электролампу, и она круглосуточно топила лед. Лед был пресный. Это еще раз подтверждало догадки ученых, что наш остров — осколок большого ледника.

В последний день апреля мела пурга, ветер ломился в окна, дрожали стены, жалобно звенели тросы антенн. Ночью на комсомольском собрании решили выйти на демонстрацию во что бы то ни стало в один час с москвичами. Готовили плакаты, транспаранты, составляли футбольные команды и меню праздничного обеда. А утром пурга неожиданно прекратилась и выглянуло все еще холодное, но чистое солнце.

29 октября 1970 года, в день рождения комсомола, мы вернулись на материк. Нас тут же пригласили на торжественное заседание Тиксинского райкома комсомола. В зале сидели люди, которых я хорошо знал, потому что почти четыре года был секретарем этого райкома. И когда ребята попросили рассказать о дрейфе, у меня было такое чувство, что я отчитываюсь, отчитываюсь за каждый день, прожитый во льдах океана.

360 дней мы провели на льдине. Многие из них походили друг на друга: наблюдения, вахты, дневники, доклады. Но не было ни одного скучного дня, ни одного дня, даже самого трудного, который бы мне захотелось вычеркнуть из своей жизни.

И сейчас нам не до отдыха. Надо обработать, систематизировать и обобщить массу научных данных, полученных во время дрейфа. И, конечно, у каждого из моих друзей свои планы на будущее. Почти все они связаны с Арктикой.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.