Владимир Высоцкий как явление культуры
У Лиона Фейхтвангера есть такие слова о Бертольте Брехте: «Нетерпеливый драматург Берт Брехт написал первые пьесы третьего тысячелетия. Ему повезло: время уже при его жизни приблизилось к нему, поняв и оценив то, что он сделал».
В фойе театра, где работал Владимир Высоцкий, рядом с портретами Станиславского, Вахтангова, Мейерхольда — портрет сурового, ироничного, одновременно и отчаянно, скальпельно резкого и безжалостно уязвимого и ранимого в своей доброте и вере в человека мудрого чудака Брехта.
Опережал ли в чем-то Владимир Высоцкий свое время или с несуетной и горькой истовостью высокого ума и таланта жил в нем? Вопрос беспредметен: правда, видимо, и в том, и в том. Правде вообще суждено быть диалектичной, о чем мы, увы, не всегда помним...
Когда «Смена» вновь и вновь возвращалась к творчеству Высоцкого (напомним наши публикации в № 18 за 1985 год и в № 11 за 1986 год), то мы не стремились опровергнуть несправедливость умолчания о нем — она была опровергнута самой жизнью, не стремились и к тому, чтобы, как это ни цинично звучит, «погреть руки» на всенародной популярности, которая пришла к нему при жизни и была канонизирована после его смерти.
Мы пытались разобраться, рассуждая вслух, чем же стал для нас Владимир Высоцкий и почему.
Сегодня мы предлагаем вам, с нашей точки зрения, интереснейший эксперимент анализа личности и творчества Высоцкого, предпринятый доктором философских наук Валентином Толстых.
Мы благодарим автора и журнал «Вопросы философии», где были напечатаны размышления В. Толстых, за разрешение опубликовать их в «Смене». Благодарим от имени множества наших читателей, которые столь часто обращаются с просьбой помочь им разобраться в феномене Владимира Высоцкого.
Всеобщность, общественная значимость явлений художественной культуры имеют свою специфику. Нередко это — единичное, некое «исключение из правила», выражающее, однако, какую-то важную тенденцию развития литературы и искусства. Так случилось, в частности, с творчеством Вл. Высоцкого, еще вчера казавшимся кому-то (многим и сегодня) чуть ли не периферийным ответвлением реального художественного процесса, своего рода «нонсенсом», не имеющим прямого отношения к волнующим нас общественным проблемам и вопросам. В свете уроков правды, осмысляемых и переживаемых общественностью под воздействием прошедшего недавно партийного съезда, ситуация изменяется буквально на глазах.
Ныне нет недостатка в смелых, безбоязненных характеристиках и оценках противоречий и недостатков в народном хозяйстве, нравственных вывихов и упущений, проявлений несознательности, бездуховности, бескультурья. Но эта смелость, так сказать, «с разрешения», пусть искренняя и исполненная гражданского пафоса (потому что немало критики и в духе социальной демагогии, мастеров каковой у нас развелось предостаточно), все-таки вызывает и чувство досады. Имеются в виду деятели культуры, возмущенные существованием и распространением у нас целых «кланов» от искусства — поставщиков отечественной псевдокультуры, низкопробной «духовной» продукции или ратующие за «правду-матушку» в искусстве и полагающие, видимо, что художественная правда, как и научная истина, входит в жизнь обязательно под аплодисменты и получает сразу всеобщее одобрение. Удержимся от сакраментального бестактного вопроса: «Где вы были раньше, отчего молчали вчера?» А просто вспомним, а кому-то напомним, что были и те, кто не молчал, не дожидался лучших времен и «разрешения» сказать то, о чем художник не вправе умалчивать ни при каких обстоятельствах. Ведь были и Валентин Овечкин, и Александр Твардовский, и Василий Шукшин, и Юрий Трифонов, есть Василь Быков и немало других живущих художников, которые вовсе и не «борются» за правду, а ею жили и живут. Среди них и В. Высоцкий, без высокопарных деклараций и обещаний реализовавший на деле, в самом творчестве первейшую потребность настоящего художника-гражданина — сказать правду о времени и о себе.
Вряд ли кто будет настаивать на том, что стихи Высоцкого «гениальны», музыка его песен свидетельствует о выдающемся композиторском даре, а исполнение их самим поэтом совершенно с вокальной точки зрения. Но все вместе взятое образует некий сплав — уникальный, индивидуально-невоспроизводимый, оказывающий на слушателей сильнейшее воздействие. Его творчество неразложимо, целостно в самой основе, существе своем, требуя от того, кто берется о нем судить, такого же целостного подхода и оценки. При этом надо по возможности полнее учесть то обстоятельство, что Высоцкий появился не «вдруг» и не сам по себе, а в составе некой особой ветви литературы и искусства 60 — 70-х годов, представленной именами Б. Окуджавы, Н. Матвеевой и других наших поэтов-бардов. (Не знаю, как они сами относятся к тому, что их называют так, но они именно барды, т.е. поэты-певцы и декламаторы, если исходить из социальной функции и жанровой характеристики их творчества.) И, стало быть, творчество Высоцкого нельзя понять вне общего контекста развития нашей художественной культуры последних десятилетий.
О Высоцком написано и сказано уже немало1. Вопрос в том, насколько наши попытки объяснить этот феномен основательны и результативны, т.е. раскрывают истоки, закономерность возникновения, художественную и общественную ценность его творчества. Понятно стремление найти и обозначить его место в искусстве, среди поэтов «хороших и разных». Без таланта, конечно, нельзя, просто ничего не получится. Но для того, чтобы талант проявился, надо, чтобы он понадобился, отвечая своим появлением каким-то потребностям общества и времени. Подход к оценке смысла поэзии для нас вполне естественный, можно сказать, традиционный. В соответствии с точным наблюдением: «Поэт в России больше, чем поэт!»
Настоящая статья представляет собой попытку социально-философской характеристики творчества Вл. Высоцкого, рассмотренного в основном в культурологическом аспекте.
Начать надо с того, что явление это — Владимир Высоцкий — сложное, весьма противоречивое, озадачивающее многих и многим. Попробуйте, скажем, объяснить неубывающую популярность его как барда, поэта-песенника, и вы столкнетесь с самыми полярными ощущениями и оценками, которые придется принять во внимание. Это если считаться с тем, что люди по-разному воспринимают одно и то же явление, и не считать пределом формулу «о вкусах не спорят». Спорят — еще как! Ведь для одних (очень многих!) это почти кумир, откровение, «охрипшая совесть» целого поколения, принимаемый почти безоговорочно во всем, что им сочинено и напето. А для других (их тоже предостаточно!) он не более чем модное явление, «хрипун», сочиняющий «на потребу» сомнительного свойства песенки и подыгрывающий невзыскательному вкусу. Одни буквально упиваются его песнями и балладами, не замечая многочисленных отступлений от правил классического стихосложения, «торчащих» рифм, сбоев ритма и пр. Другим все эти отклонения и нарушения корежат слух настолько, что они ничего другого (разве еще и голосового надрыва) не слышат, не замечают. Есть люди, предпочитающие Высоцкого читать, а не слушать, которым его собственное исполнение мешает понять то, что он хочет сказать. И, напротив, подавляющее большинство с трудом воспринимает его стихи без музыкального, обязательно его собственного сопровождения.
Меня поразило единодушие, с каким очень разные люди, не сговариваясь, почти в унисон говорят о человеческом и гражданском смысле творчества Высоцкого...
«Вы посмотрите, как все просто и ясно у него в песнях и стихах. Но ведь до него никто этого и об этом так не сказал. Он находит слова не только доступные, доходчивые, но близкие всем своей болью, состраданием, пониманием других. Сейчас стало трудно расшевелить, взволновать, тем более потрясти. Мы живем как-то «официально», «театрально», что ли, как бы играя роли — производственные, служебные, семейные, дружеские и т. п. И надо, чтобы кто-то вроде Высоцкого заговорил с тобой обыкновенным, таким живым и сочным русским языком о вещах для тебя важных, вызвал в душе тепло, поселил какую-то радость...»
«...Понимаете, никакого заигрывания со своим талантом. Высоцкий никак и ничем себя не выделяет, не отделяет от других. Не на словах — на деле, в самом общении с миром. Он понимает, что, как бы люди ни были поглощены суетой, они горят желанием узнать правду, пробиться к истине».
«Высоцкий не из тех, кто делает что-либо только потому, что это «надо». Он всегда говорит и поет о том, что лично его волнует, что родилось внутри него самого. Таким, как он, можно довериться, верить. Он не будет заигрывать с высокими понятиями и словами. Патриотичный человек, но словами «Родина» или «Россия» не разбрасывается...»
«Как когда-то Маяковский, он начал говорить языком «улицы», не чураясь просторечия, без которого литературный язык задыхается, немеет от собственной чопорности. Ни одного модного словечка... И еще — лад, мелодика его песен чисто русская, без интонационных «примесей», вроде явно заемного подвывания и завывания, чем грешат сейчас много на эстраде». — И т.д.
Это говорят те, кто Высоцкого признает, любит. Но надо бы прислушаться и к тем, кто его не признает, не любит. Иные отказывают ему даже в праве называться поэтом. Многим не нравятся его «алкогольные», «блатные» (и «полублатные») песни, некоторые «чрезмерно вульгарные тексты» и персонажи, в них воспетые, — полуспившийся Ваня, приблатненный Сережа, дефективная Нинка и т.д. А особенно то обстоятельство, что подобные песни пришлись по душе разного рода торгашам-«шашлычникам».
И возникает вопрос: а может быть, есть еще и другой, второй Высоцкий — тот, что пришелся по душе мещанам, всякого рода умственным и нравственным недорослям? Нет, Высоцкий один и един в своем творчестве, но надо по возможности объективнее, историчнее подойти к восприятию и оценке его творческого пути, который не был таким гладким, проторенным, как кому-то хотелось бы это представить, где, безусловно, были и свои сложности, и срывы, и «сдача позиций», позволяющие посчитать его «своим» тем, кого он вряд ли сам назвал бы своими единомышленниками. Не следует упускать из виду и то обстоятельство, что между Высоцким, начинавшим пробу пера и струн с полублатных песен, ёрнических поделок и шутливых зарисовок, и тем, кто написал баллады «На братских могилах», «О борьбе», «О времени», разница большая и принципиальная. Общий контекст творчества поэта не надо терять при анализе даже самых ранних его песен.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Повесть
К XX съезду ВЛКСМ. Анализ назревших проблем
Адрес интересного опыта