А теперь мне нестерпимо хочется выведать у моей столетней собеседницы, что же произошло с библиотекой моего деда, страстного книголюба, кто такой Иван Аксентьевич, где томик Тютчева с дарственной надписью и вообще, почему все это так волнует меня?

Старуха оказалась разговорчивой и памятливой на по годам. Каких только былей и небылиц, связанных с моим дедом, на вспомнила она! Но ничего, что касалось томика Тютчева, так и не рассказала. Среди ее историй запала мне в память одна.

...Это случилось незадолго до революции.

Как-то вечером собрались в роще над рекой под видом холостяцкой гулянки члены большевистского комитета — рабочие железнодорожного депо, типографии, кожевенного завода. Важный вопрос решался — о предстоящей первомайской демонстрации. Был там и мой дед, хотя не в цехе работал — служил в конторе.

Выследили комитетчиков жандармы, оцепили рощу — никому не уйти. Слышно, засвистели наши постовые с одного конца рощи, с другого. Плохо дело. Единственный выход — броситься врассыпную. Кто спасется, продолжит работу. Нахмурился партийный секретарь.

— Нет,— говорит,— этого мы не можем себе позволить. Здесь среди нас товарищ из центра. Не имеем права рисковать.

И все поглядели на товарища из центра. И хоть бы он запротестовал, что ли, или смутился, что о его персоне такая забота проявляется! А он спокойно, деловито этак и говорит:

— Подумать надо, товарищи! Безвыходных положений не бывает... И сразу поняли все: действительно, можно что-нибудь придумать, действительно, очень нужный для дела этот товарищ.

Бабы узнали уже, что окружили рощу жандармы. Стоят в проулке, платки теребят. Вот-вот перестрелка начнется. А там — дело известное: сгинет навек, оставит вдовью долю да сироток, уцепившихся за подол. Ох, как знакома им эта бабья доля! Не первые они и не последние. Да не покажут слез при мучителях комитетские жены. Наедине слезами изойдут...

И началась кутерьма! Темно, ветрено, а рощица редкая, сквозная, несколько дворов к ней примыкает, белье на веревках мечется — и загрохотала выстрелами рощица. Постреляли — утихло. Через полчаса прошли проулком жандармы, злые, молчаливые, и никого не было из комитетчиков. Старики посмеивались в усы: ушли наши молодцы! А бабы... Плакали бабы. Впервые в лицо жандармам плакали комитетские жены, не скрывали слез, торжествующих слез.

Куда исчезли комитетчики с товарищем из центра, старуха не знала.

— Как под землю провалились. И дед твой с ними,— закончила она свой рассказ.

Поджав губы, старуха задумчиво глядела в окно. Там, за невысоким забором сада, чернели редкие стволы дожившей до наших дней сосновой рощи.

Ни с чем уходил я из старого дома. И хотя старуха поведала немало любопытного, все это вовсе не касалось моей работы над Тютчевым. Впрочем, дала она мне адрес старого товарища моего деда, бывшего рабочего депо.

— Он-то уж все знает,— заявила старуха.— Он тебе все доподлинно изложит...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.