К 100-летию ВЛКСМ

1

Как непросто это и как неловко – соединить радость и надежду, удачу и победу с грянувшей вдруг бедой и предательством, с безнадежностью, но и противлением, все-таки, духовным несогласием в единении с простой мыслью – родина-то у нас одна. Да и всё это к отметке совершенно невероятной – 100-летию комсомола, которое следует за оболганным 100-летием Октября.

Что в этом бедламе каждый из нас? Личность или песчинка в океане – безмолвная, движимая волнами, которые не спрашивают тебя о твоих соображениях… или «тварь безответная», которая всегда будет повторять то, что выкрикивают вздорные фальшивомонетчики «новых» истин?

Но, может, подводя итоги – а их следует подводить каждому, да и делает это всяк по-своему, – стоит просто спросить: а что сделал лично ты? И все ли, что мог, сделал? И чем, какими путами был повязан, чтобы оправдать перед отжитой жизнью  несодеянное – насколько замысел был неисполним в силу неодолимости препон, и что  может быть услышанным оправданием за неисполненный замысел?

Подлиннее всего, наверное, исповедаться самому перед собой, – не боясь при этом ни осуждений, ни укоров со стороны – да и исповедуясь-то самому себе же.

2

Я вступил в комсомол в 1950 году, семиклассником, тогда каждого «испытывали» в комитете школьной организации, спрашивали устав, задавали иные вопросы, и там зачем-то сидела седая старушка, наш завуч, – Мария Николаевна Шельпякова, награжденная за учительствование в войну орденом Ленина. Почему-то меня посадили на стул рядом с ней, и тут она наклонилась ко мне и вдруг спросила шепотом: «У тебя больное сердце?» Я удивился, мотнул головой, но она продолжила: «А то у тебя жилка на шее так бьется!»

Наверное, я просто сильно волновался, но вопросы по уставу оказались совсем простыми, потом в райкоме нам вручили билеты. Какое-то время я был комсоргом класса, но, подрастая, жил вовсе не комсомольскими интересами, но зато шесть (!) раз в неделю ходил в спортивные секции, занимался легкой атлетикой и лыжами, и меня избрали физоргом школы. Дело было, конечно, в учителе физкультуры – его имя Николай Константинович Сычугов, и мы круто развернули дело. Школа была мужская, некоторых ребят корёжило послевоенное недоедание и дурное окружение, но мы, видать, используя мальчишечье самолюбие и жажду самоутверждения, сделали так, что все, без исключения, были включены во что-то спортивное. Две команды по 30 человек на ежегодной городской эстафете! Своя команда по русскому хоккею. Команда по боксу. Общешкольные соревнования по шахматам и шашкам. Массовая запись в секции детских спортивных школ. И результат – наш десятиклассник Женя Брагин устанавливает на Всесоюзном первенстве рекорд Советского Союза по бегу на 800 метров для юношей.

Пацаны, пару лет назад подчиненные местной шпане, вдруг отрекались от хулиганского мира и вступали в секции, пусть даже бокса, но спорт не вооружал их умением драться, а ставил на свое место. Те, кто недавно провоцировал меня на «косалку», безоговорочно подчинялся моим почти что приказам при, например, расстановках в эстафетах. Мой класс оканчивал школу в 1953-м, и прежде хватало в нем неподчинения, доходившего до бесовства, но за два года до аттестата вдруг неведомо откуда-то – и я думаю, через спорт и возникшее чувство командности – народ стал буквально хвататься за учебу. Всякий чувствовал, что детство позади, пора отвечать за себя, и как же, например, мы метались по городу в поисках учебника по математике Ларичева – там были задачи по всем разделам математики для поступления в вуз.

И мои дружки, в прошлом хулиганы, матерщинники и задиры, поступили в вузы с первого захода (кроме троих). Один мечтал стать киномехаником и стал, хотя увлекался астрономией. А все остальные, кроме меня, гуманитария, оказались в университетах Москвы и  Ленинграда, военно-механическом, Институте инженеров железнодорожного транспорта, горном… Командность, стремление победить в спорте, привела к победам личным, и я был просто одним из всех. Кстати, командный наш, с тремя моими приятелями, областной рекорд 1952 года (малая шведская эстафета для мальчиков) не улучшен до сих пор! И опять же – он был именно наш, коллективный, а, значит, общий, и вот это общее было главной сутью того, нашего,  времени.

Стоял ли за этим комсомол? В то время, в моем городе и на моих, так сказать, «рубежах», конкретно, может быть, и не стоял. Он был фоном. Но фоном государственническим, который для всех – или для большинства – открывал возможность состояться в жизни.

Из нынешнего, сильно измененного мира, хочу заметить: одним из способов внушения уверенности во всяких новых поколениях требуется не засилье развлечений, ручных действий и пусть даже умственного напряжения, вроде гаджетов, а засилье бесконечного контактного общения, которое дает только юношеский спорт.

 Не спорт высших достижений – он явится сам по себе из высоких результатов, – а сотни тысяч доступных и бесплатных детских и юношеских спортивных школ, с миллионами детских команд по всем видам спорта. Шесть дней в неделю, когда я после уроков бежал на секцию, не позволяли погибать в безделье, ерунде, дурных выдумках.

А еще мы много читали. Не буду здесь говорить об этом, потому что в результате этого и сам стал писателем. Но книги с высокими духовными установками в скрепе со спортом сформировали грамотное и деятельное послевоенное поколение, на которое немало чего легло.

3

Уральский университет имени М. Горького, куда я поступил на отделение журналистики, тоже не стал для меня «школой» комсомола, хотя я был знаком с первым секретарем нашего райкома Юрием Мелентьевым. Тогда он еще учился в аспирантуре истфака, а вырос в директора главного издательства комсомола «Молодая гвардия», замзава агитпропа ЦК партии и Министра культуры РСФСР.

Так вот – комсомол в нашем университете поник и был незримо бит за реакцию на закрытое письмо по поводу культа личности Сталина. Свердловск был далековат от столиц, и студенты, услышав в закрытом письме поток обвинений в адрес только что искренне любимого вождя, задали простецкий вопрос: а где были вы, соратники Сталина, сейчас спрятавшиеся за «закрытое письмо»? Спустя десятилетия я написал и опубликовал роман «Оглянись на повороте, или Хроники забытого времени», который презентовал, в том числе, в Екатеринбурге. В нем я обозначил вопросы, так и не нашедшие ответа до сих пор – в силу вечного, наверное, не увядающего в любые эпохи, всякий раз измененного, но все того же неугасающего волюнтаризма.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.