Я деликатно-деликатно сказал ему: что, конечно, мол, мы не имеем права навязывать занятому человеку наши дела и заботы...

Вот тогда мы все и начали учиться. Вместе, скопом. Общими усилиями расправлялись мы с любыми трудными заданиями. При этом ругались мы и клокотали, как те черти в аду.

Вот так. Анджей хотя и присягал, что учиться больше не пойдет, однако занимался зверски, и снова приходилось пользоваться нашим «тарифом уступок».

Но тут накрыл нас Казно.

— Не скажут ли мне Панове, что тут еще за холера ясна? — вежливо, но очень громко сказал он, останавливаясь над Анджеем, который, спрятавшись за кучей огромных металлических чушек, склонился над своими конспектами.

Мы все на мгновение будто умерли. Первыми ожили Тадеуш и Фелек и стали оправдываться невесть чем...

— Не сердись... Тут у Анджея завтра урок-контрольная по этой самой математике... Он хотел повторить...

— Контрольная, контрольная... Все время контрольная, — говорил, не слушая их, бригадир. — Что там у тебя? — вдруг спросил он Анджея и чуть не вырвал из его рук тетрадь с лабораторными.

Поразглядывал ее, как коза афишу, и вернул Анджею со вздохом.

— Ничего не помню. Вся наука из головы выветрилась.

Мы стояли рядом и не имели понятия, чего ждать от Кази на этот раз. Оказалось, ничего. Он не заставил Анджея вернуться на рабочее место, но и не запретил заниматься. Ушел в свою конторку и не показывался до конца смены. При распределении премий ни звука против нашего студента не произнес.

И наконец-то за контрольную Анджей получил трояк! Мы радовались уж точно больше, чем школьники, и так хлопали студента по спине, что он аж сгибался.

— Видишь! Справился! А ты уходить собрался! — орали мы.

Настала очередь русского языка. С ним больших проблем не было. Михал, самый старший из нас, знал русский не хуже польского и был отменным репетитором. Скоро мы все бойко болтали по-русски... Сдал. Правда, профессор, преподаватель русского языка, уладил дело следующим образом: за знание разговорного языка — четыре, за грамматику — два, итого — трояк.

Михал, как репетитор, был доволен оценкой, но все-таки заметил, что с родной-то он грамматикой не очень в ладах, а тут иностранная... Тем более, что русский он «изучал» не где-нибудь, а на войне, в рядах Красной Армии, и там, просим прощения, его, естественно, учили не грамматике.

Так мы общались с науками до лета. Когда студент приносил двойку, мы знали, что получаем ее и мы, и жутко огорчались каждый раз, а когда он эту двойку исправлял, мы бесились от радости.

Вникнуть в эту историю — так что же там было? Почему студентов, настоящих студентов, приходивших к нам на завод на практику, мы уважали, но не очень любили, а тут, видите ли, с ума сходим по «своему» студенту? Не знаю...

И когда наконец он принес свидетельство о переводе на второй курс, мы были счастливы, как котята.

Перевела с польского Мария Келарева.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.