Теперь впереди остаётся только один Шальной порог.

Горизонт ещё полон света и красок. Розовое небо и розовая вода разделены чёрной кромкой залесенного берега, а между лесом и его чёрным отражением - серебристый поясок воды. Но вот краски тускнеют, небо подёргивается серым налётом и всё больше темнеет. Видны только контуры берегов. Темнота надвигается так быстро, что ощущается, как нечто весомое. Руки Леткова уж не кажутся такими спокойными. Они крепко сжимают рулевое колесо, беспрестанно поворачивая его то вправо, то влево, и сам Летков весь подался вперёд, всматриваясь в сгущающуюся темноту. И наступает ночь. Ночь перед порогом, перед конечным пунктом нашего рейса.

Мне как-то довелось вести катер. Я вёл его под наблюдением старшины и за полчаса успел понять, что рулевой видит реку совсем иными глазами, чем пассажир. В тот рейс я не замечал живописных берегов. Перед глазами маячили отбивающие фарватер вехи да перевалочные знаки, указывающие места поворотов. Ухо ловило шум выходящей из-под борта воды, по которому старшина определял на слух глубину. И теперь, вглядываясь в напряжённую фигуру Леткова, я начинаю подумывать, что, пожалуй, самое разумное - это пристать сейчас к берегу, переночевать, а на рассвете постараться прибыть до отправки самолёта. Но Летков продолжает вести катер. Он только сбавляет обороты мотора, и сплошной грохот сменяется ритмичным перестукиванием.

Я встал и пошёл проведать Соломатина. Он спал и тихо стонал во сне. Рядом сидел матрос и равнодушно прислушивался к гулу мотора. Видимо, он не испытывал никакого беспокойства, и я тоже успокоился. Я хотел было уже уйти, как вдруг Соломатин открыл глаза. Он узнал меня и улыбнулся:

- Я много хлопот вам причинил...

- Ничего, - сказал я. - Мне всё равно надо в Лопатино. Ты вот скажи спасибо, что нам такие хорошие люди попались.

При этих словах матрос повернул ко мне своё широкое лицо и сказал с удовлетворением: - Летков - это человек!

- Да, - сказал я. - Если бы не он, плохо было бы твоё дело, Соломатин. Не пришлось бы уж в другой раз ходить в лес. Или и так не пойдёшь больше?

- Пойду, - он улыбнулся, потом поморщился. - Ох и больно же...

- Спи, - посоветовал я. - Когда спишь, легче.

Он закрыл глаза. Я вернулся в рубку. С реки веяло холодком, и я, придерживаясь за поручни, с минуту стоял у борта, всматриваясь в темень и стараясь угадать в ней приближающийся берег.

Я ни о чём не думал и не мог думать. Я знал только, что то, на что Летков решился, очень опасно, но он должен провести катер через порог. Это было необходимо.

По, сторонам забурлила вода, шум извне перекрыл гул мотора. Летков приподнялся. Впереди чернело пятно, ещё более чёрное, чем окружающая нас ночь. Над ним, то появляясь, то исчезая, мерцал огонёк, а вокруг всё грохотало, бурлило. Катер встряхивало. Что-то царапнуло по дну, и казалось, катер уже скребёт по камням порога. Иногда, наоборот, не было слышно ни малейшего шороха, и тогда казалось, что катер стремглав несётся на берег. На мгновенье я представил Соломатина в бурлящей холодной воде. Уйти из-под медведя, чтобы утонуть в реке?

Я гоню эти мысли. Почему я решил, что мы разобьёмся? Старшина с мотористом рискуют не меньше. Отвечать за всех - это больше, чем отвечать за самого себя. Оки ведут катер, и надо довериться им.

А вдруг мы всё-таки разобьёмся? Не может быть! Просто мне страшно потому, что первый раз. Это страх за Соломатина. Случись что, ему будет хуже всех. Но ничего, всё будет хорошо. Вон Летков совсем ведь спокоен. Нужно только быть осторожным... Чёрт возьми, какая тут осторожность, когда кругом так темно и впереди только огонёк перевалочного знака прыгает... Нет, это не огонёк прыгает, это катер подбрасывает на волнах. Ощущение такое, что Летков ведёт катер по слуху. Но так или иначе, мы ещё не разбились и не сели на камни...

Я ещё ничего не вижу, но уже слышу: шум остаётся справа и позади. Летков опускается на скамейку. Его лицо становится добродушным, а глаза выражают удовлетворение. Мы прошли порог. Летков прибавляет оборотов, и мотор начинает постукивать веселее. Я смотрю на часы, а Веткин, с шумом выдохнув воздух, говорит:

- Ну, знаешь... Такой страх я только раз испытал. В Красном море. Шли мы с грузом грозненской нефти и приняли сигнал бедствия. Выходим на позывные и видим: горит судно, а вокруг три - четыре парохода стоят, англичане, американцы разные. Наш капитан, хороший был старик, подаёт команду, мы разворачиваемся и кормой к горящему судну. А грозненская нефть - самая лёгкая, того и гляди вспыхнет. Но мы людей всё-таки сняли, оказались наши, русские, репатрианты. Говорят: «Мы думали, конец нам. Стоит вокруг заграница, а не подходит, краску испортить боится». Нам потом грамоту дали «За спасение погибающих».

Он замолкает. Из-за поворота выплывают светлые огоньки Лопатина.

... Когда самолёт улетел, унося с собой Соломатина, я, взяв две лошади и получив с перевалочного пункта продукты, выехал в Каменку. Проезжая мимо берега, я остановился, достал специально прихваченную банку белой эмалевой краски и, спустись к воде, написал на скале большими буквами: «Здесь, вывозя раненого геолога, ночью прошёл катер «Гвардеец», старшина катера Летков.

Слава советским водникам!»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.