Общий план издалека — синей волной потекла машина, белый бетон под струящейся сталью.
Вид сверху — автомобиль мчится по сверхскоростному шоссе в величественном одиночестве. Мы освободили шоссе полностью. Экипаж пулей летит по центру белого ковра, его очертания смазаны скоростью — и операторской работой.
В безупречно чистом небе сверкает солнце. Пустыня сверху и пустыня вокруг. Камера показывает «континенталь» на фоне лилового горизонта, следит за его продвижением к застывшей, жестокой красоте города. Камера со спутника передает увеличенный, слегка искаженный вид Финикса с высоты 1000 километров: сеть улиц, длинные тени башен, такие же прямые, как сами башни, периодические вспышки солнечных бликов. Все это сквозь чуть мерцающую голубую дымку. Вид сверху перемежается видами неумолимой синей рапиры.
На самом деле машина двигалась не так уж быстро. Показания считывающих приборов, как и сценарий, требовали по меньшей мере пятнадцати минут до въезда в город, чтобы успели нарасти напряжение и смутное предчувствие. Когда они достигнут пика, их задержат и направят по нужному руслу; гребень волны, пенясь, разобьется и замрет. Ходом автомобиля управляли компьютеры, напрямую подключенные к приборам. Ошибки не будет.
Шоссе раскалывало город пополам. Камера с вертолета показывала, как оно идет от аэропорта до Площади, словно стрела, словно копье, словно трассирующая пуля, белая молния сквозь плоскую серую пустыню. От Площади автомобильный кортеж направится к Дворцу. Три мили пути.
Машина въехала в город.
Я нервно взглянул на приборы. Показания пошли вверх; через двадцать минут мы оставим позади пики дневных передач и достигнем нашей первой площадки. Индекс эмоциональности начнет превалировать над всем прочим. Мы транслируем на весь мир, в свое время для каждой временной зоны. Весьма опасный период: любая ошибка снизит уровень интенсивности и погубит Представление.
Изображение сопровождает проникновенный голос Артура. Он еще не стал решающим фактором, но его значение будет расти. Артур — само Представление; тембр и интонации контролируют деликатную сеть зрительских мыслей и чувств. Даже если зритель не обращает особого внимания на слова, его нервная система настраивается на восприятие тончайших изменений окраски. Все, разумеется, продумано заранее. Здесь нет места импровизации.
Наступает очередь Эдди-бутафорщика. Когда машина вкатывается на Площадь и останавливается (толпа изливает восторг, неистовствуют фотографы), Эдди нажимает на кнопку, и корпус «континенталя» меняет оттенок. Нельзя сказать, что цвет резко изменился: это было бы слишком очевидно, слишком грубо. Изменяется коэффициент отражения, и свет, падающий на поверхность машины, поляризуется. Электрически возбужденные жидкие кристаллы под обшивкой автомобиля реориентируются таким образом, что отражается свет только низкочастотной части видимого спектра. Изменение в цвете вызывает перемену в настроении. Изменив тон от прозрачно-небесно-голубого до закатно-сумеречного, Эдди изменил настроение зрителей — от приподнятого и выжидающего до полного накала обнаженных нервов.
Крыша автомобиля откатывается назад. Приборы регистрируют резкий скачок во внимании. Превосходно — как планировалось. Теперь показания быстро растут. Интенсивность восприятия закручивается в вихрь, в циклон вовлеченности.
Подсознательно они уже готовы к тому, что должно произойти.
Семь часов. Показатель эмоциональности взмыл вверх словно истребитель перед входом в пике. Считывающий компьютер восторженно изрыгал символы на люминесцентный экран; монитор показывал людские толпы, рабски плененные чарующей личностью Уэстлейка: все мысли настроены на единую ноту. Не лица, а миражи, оптические фокусы воздуха, раскаленного над жаровней пустыни. Наши камеры выхватывают их под сотней заранее вычисленных углов и ракурсов, дают общими и крупными планами, в движении и статике, изнутри и снаружи, как форму и как символ. Передается великая драма; назревают великие и ужасные чувства. Нарастающими приливами мы выуживаем их из моря сырого материала.
Сенатор и его супруга встают в машине. «Улыбайтесь!» — командую я, и они улыбаются. Улыбаются искренне, улыбаются честно, улыбаются с любовью очень, очень уверенных в себе людей. Актеры до мозга костей.
Толпа — океан, калейдоскоп лиц, рев восторга и обожания. Все идет по плану.
Башни Финикса — высокие, омраченные тенями. (На топографических экранах: оскаленные клыки лунных утесов, иглы в завороженных глазах.) Башни — гнездо, насест для хищной птицы. Финикс, пожирающий себя в смерче рождения. Финикс — вечно молодой. Финикс — осквернитель могил и обидчик сирот.
Я скомандовал в микрофон, и в неистовом сплетении звука и цвета начался парад. Автомобиль сенатора — лоснящийся бык, окруженный роем надоедливых крупных шершней — полицейских машин — и мелких мух — мотоциклистов. Толпа томилась по быку. В их ртах — застоялый вкус крови. Перед их глазами —древнее зрелище бойни, цирк Рима. Они голодны, и мы знаем, что им надо.
В меркнущем свете солнца сенатор с супругой смотрятся отлично, именно так, как нужно. Камера ловит уверенную, спокойную улыбку. Наплыв: расслабленная, ухоженная рука. Узды будут держаться крепко. Ваша судьба в надежных руках. Великий Отец. Его облик в двух измерениях рисуется глубже и четче, чем их — в трех. Они страждут.
Кортеж движется по идеальной прямой. Это наглядно демонстрирует камера на вертолете. Она молча следит за плебеями и принцем. Во главе колонны, доблестно и величаво,— синий лимузин, словно стальной наконечник стрелы. На флангах — рыцари, серебряные мотоциклисты. За «континенталем»—четыре полицейские машины бок о бок, фалангой, а затем вереница черных лимузинов поменьше — гарцующие кони сановников, настоящих и будущих. Они неотличимы друг от друга и сливаются в темный фон. Фон, не более того, для сенатора и его гордой седой головы. Все внимание — на него. За лимузинами —еще мотоциклисты; этих и вовсе уже почти не замечают. Позже они сыграют свою роль.
Артур неторопливо дает текст. Его голос спокоен, расслаблен. Он знает свое дело, промаха не допустит. Артур аккуратен.
Входит Эдди-бутафорщик и подмигивает мне. Эдди — отличный парень, любитель розыгрышей. Обожает иронию и юмор.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
3 апреля 1920 родился Юрий Нагибин
Экспедиция «Смены»: Западная Сибирь — люди, проблемы, факты
Часовое объединение «Янтарь»