Сорок сороков

Александр Проханов| опубликовано в номере №1178, июнь 1976
  • В закладки
  • Вставить в блог

Видно, не пришлось переехать. Засосали степные дороги, ребятишки, семья, жена – завмаг в промтоварах. Завертели текучка и спешка, заботы о хлебе насущном. И теперь уже ясно: весь век ему здесь колесить в посевные и жатвы, как и ему, Николаю.

– Сделаю портрет, обещаю. Но уж как получится, – озабоченно ответил Петрович. Щелкнул его, стоящего у гусеницы. – Бывай! Теперь до уборки.

Легковушка его покатила.

«Не понять, не понять. То ли нас зацепило и держит, никуда с этих мест не пускает. То ли сами мы что-то держим, отпустить боимся. Может, эту степь да пшеницу?»

В ту зиму он работал на дальней клетке с тракторным клином. Напахивал снеговые хребтины, о которые разбивались и гасли змеи поземки. Радовался чистоте, белизне, радугам, закольцованным в небе.

Мотор задохнулся и смолк. Он раскрыл капот и рылся в горячем железе, поглядывая сквозь проемы в узлах на сверкание метельных ручьев, на малиновое низкое солнце. Спину ему холодило.

Он кинул трактор в поле и стал выбираться, ступая по хрупкому насту, рушась по пояс вглубь, рассекая о кромки руки, выплывая из снежных прорубей, дымясь от пота и пара.

Небо зеленело, твердело. В мутной заре начинала недобро сверкать одинокая, как осколок, звезда. У глаз его льдисто мерцала цепочка лисьих следов. И мысль его: «Не могу. Сил больше нету. Обманула чертова степь».

Он шел в черноте, заваливался. Ноги его застывали. Ватник хрустел, будто ломались длинные, хрупкие иглы. Дышал на свои скрюченные пальцы и думал: «Конец степняку».

Он упал и не мог подняться. Одежда твердела, будто небо ударами звезд выковывало на нем негнущиеся стальные пластины. Запаивало его в граненый футляр. И он смирялся и радовался, что конец непосильной работе, конец его степному мытарству. Вытягивал руки и ноги, чтобы небу было удобней ковать.

И когда погасла в нем мысль и, казалось, ушло тепло, и он уже превращался в эти снега, и звезды, и цепочки лисьих следов, вдруг увидел он стол посреди степи, и в облаке света его Катя и дети сидят и читают книжку, и головы их золотятся.

Он поднялся и двинулся на их удаление, шел к ним, тянулся на последнее с ними свидание, на последнее целование, и они плыли перед ним по степи.

Наутро, обмороженного, скрюченного, на заметенном большаке подобрала его машина дорожников, отвезла в больницу.

«А что, может, и прав Федор Тихонович? – думал теперь Николай, вспоминая слова библиотекаря, фронтовика без одной руки. – У нас, говорит, была война. У вас – целина. А у деток ваших – может, Луна. Всем свое выпадет. Легко никто не живет. Может, от этих трудов и народ стоит, ни одна сила его рассыпать не может?»

Еще и еще трактор достигал края поля, толкался от него, как от берега, снова погружался в безбрежность. На одном повороте, оглянувшись сквозь тыльное стекло, Николай заметил, что крайняя борона, зацепившись, перевернулась, колотилась зубьями вверх.

Он выпрыгнул, обежал агрегат. Рывком передернул борону на место. Выдрал из-под другой запутанный трос и старый, заржавленный лемех – память другой пахоты. Стоял на кромке пашни и седой степи.

Бороны чиркнули материк, растревожили блеклые, зимние травы. И запахло сильно полынями, свежими соками. Сквозь сухие, вялые ворохи цепких прошлогодних стеблей, сквозь сморщенные красные ягоды и железные семена степь, полная света, тепла и ветра, оживала, набухала, готовая принять на себя табуны и отары, погрузить их в волнистую зелень.

Николай стоял, озираясь, чувствуя жизнь степи. Малиновый жучок полз по его сапогу. Чайка, прилетев от озера, кувыркалась беззвучно, целила в него маленький серебряный клюв. У ног его из каменистой, растресканной почвы тянулся синий чистый цветок с мохнатой золотой сердцевиной. Николай опустился, не срывая цветка, приближая к нему лицо, погружая его в голубые невесомые отсветы, снежные ароматы.

Короста, обугленная, бурая, сохранила в себе и теперь выпускала наверх соцветия и почки, свой вечный, в глубинах укрытый дух. Николай неясно ощущал свою общность со степью, свое с ней родство. О чем-то, к нему обращенном, говорила лиловая, дрожащая от ветра звезда.

«О ней, обо мне, об нас обо всех...»

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия  Ланского «Синий лед» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Пятилетка, молодежь, писатель

Член ЦК КПСС, первый секретарь правления Союза писателей СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Георгий Мокеевич Марков отвечает на вопросы журнала «Смена»

Люби отечество свое…

Беседуют Рюрик Ивнев, поэт, и Дмитрий Ознобишин, ученый секретарь академического издания «Литературные памятники», доктор исторических наук, член исторической секции Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры