... Выйти за пределы казармы было просто. Гроте перепрыгнул через ограду, и вот он уже по ту сторону стены, на дороге, ведущей в город. О, этот проклятый Сиди-Бель-Абесс! По его улицам расхаживают французские патрули; в долине полиция на мотоциклах, а в степи вплоть до самых гор и даже в горах посты жандармерии. Его и в казарму не доставят! Где настигнут, там и убьют, как дезертира.

«Они меня не поймают, я найду дорогу в обход жандармов. Только бы очутиться в горах!» - успокаивал себя Гроте.

Скорый поезд Оран - Ра эль Ма приближался. Как просто было бы пойти на вокзал, купить в кассе билет, сесть в поезд и проснуться у горных кряжей Шотта, где арабы перегоняют свои стада с пастбища на пастбище! Кто будет искать беглеца в палатках кочевников? Поезд прогрохотал по мосту через Левию. Летом река высыхала, превращалась в ручеёк, который местами терялся в каменистом русле, местами переходил в илистые лужи. Но всё-таки ручеёк журчал, можно было проползти через прибрежные заросли, утолить жажду. Там, где река спускалась с гор, и до её поворота тянулись селения, виноградники.

Вдоль реки проходила автомобильная дорога. По ней день и ночь не прекращалось движение. «Если бы меня прихватила частная машина, я мигом добрался бы до последнего горного перевала перед Сахарой, до той гряды, где ещё и теперь скрываются от закона контрабандисты... Неужели ещё существуют поезда и автобусы, улицы и площади и гуляющие по ним люди не хватаются чуть что за оружие? Неужели обитатели беленьких домиков спят мирным сном, не ставя заряженное ружьё у изголовья? Неужели в этих белых домах мир и покой и только тонкая стенка отделяет спящих от войны? А что если ворваться в их жилища и, подняв вверх руки, крикнуть: «Спрячьте меня!»

Луна освещает дорогу. Вот из домика вышел капрал с девушкой-бедуинкой. Куда скрыться от него? Может быть, капрал так медлит потому, что поджидает его, но у Гроте нет выхода, он вынужден идти на гибель. Сейчас капрал остановит беглеца, свистнет, и патруль отведёт его обратно в казарму. Всё будет проделано быстро, без суда, без горна, без бюрократической волокиты. Отряд израсходует пять патронов, в личном деле прибавится одна строка, а позже родные получат открытку: «...умер за Францию!» И всё.

Но капрал был слишком занят своей спутницей в европейском платье с глубоким вырезом. В городе Гроте чуть не наткнулся на патруль. Беглец услышал шаги, ещё не видя солдат, и шмыгнул в тень мечети. Мимо Гроте прошёл муэдзин в белой одежде и высоком тюрбане, не подозревая, что к святому месту приблизился неверный. Со стороны муэдзина Гроте не угрожала опасность, пока легионер не пытался проникнуть в мечеть. Опасны были люди в шлемах - солдаты французского гарнизона. Если они заметят его в боковой нише мечети, Гроте придётся стрелять. Но солдаты шагали, не глядя по сторонам, болтали от скуки и радовались, что время обхода истекало и дежурство прошло без особых происшествий.

Может быть, увидав Гроте, солдаты не всполошились бы. Неожиданный его выстрел скорее всего только бы удивил их. Гроте представил себе недоумевающие физиономии солдат. Он знал, какие лица бывают у людей, когда их настигает внезапная смерть.

... Это было в маленьком немецком городке, куда он в 1945 году эвакуировался вместе с матерью. Стояли последние дни апреля. Было жарко, как летом, зеленели деревья. Высоко в небе, подобно комариной стайке, летела эскадрилья бомбардировщиков. В этом городе ещё не упало ни одной бомбы. Здесь не было ни фабрик, ни заводов, только старинные соборы с алтарями в готическом стиле. В последнее время не подавали даже сигналов воздушной тревоги. Минуя город, бомбардировщики летели на фронт. Война шла к концу. Люди на улицах иной раз взглянут на самолёты, а иной раз вовсе не обратят на них внимания. Вдруг сверху к земле метнулись какие-то тени. И вот уже охвачена пламенем школа, хоть она и обведена ярко-красным квадратом и белым кругом и лётчикам понятно, что в ней помещается госпиталь. Сгорели раненые, сгорели врачи и сестры милосердия, сгорели пешеходы, барахтаясь в расплавленном асфальте мостовых, как в трясине. Гроте не мог забыть лица этих людей, выражавшие безграничное недоумение, и мёртвых детей с широко открытыми глазами. Самолёты ушли. Американские лётчики, вероятно, смеялись над своим коллегой, который развлечения ради нажал кнопку бомбосбрасывателя.

... Сейчас Гроте шёл по окраине города. Вдоль дороги росли тощие акации с пожелтевшей пыльной листвой. Чувствовалась близость пустыни. Ветер гнал пыль через горы; она покрывала улицы, проникала в кофейни, оседала на дне стаканов с вином, которое французские офицеры наливали себе из больших графинов. Всюду ощущалась пустыня. Даже альфа с острыми, как нож, листьями посерела.

Из темноты выскочил конный разъезд. Гроте свернул с дороги и отполз в степь. Ветка шиповника оцарапала ему лоб, и кровь залила глаза. Сфаисы промчались мимо, безмолвные, как призраки; всадники и лошади слились в одно целое. В следующий раз Гроте шарахнулся в сторону, испугавшись торговца, который трясся на своём осле.

Гроте перешёл на занесённую песком тропинку, которая так петляла, что ему казалось, будто горы отдаляются от него вместо того, чтобы приближаться. Но тропинка всё-таки вела вверх, и в ночное время вряд ли кто-либо ходил по ней.

Гиены замолкли. Всю ночь напролёт они выли и лаяли, их заливчатый хохот доносился со всех сторон. Гроте слышал его то впереди себя, то за спиной. Зелёные огоньки вспыхивали во тьме. Ночь была полна жизни, и Гроте не чувствовал себя одиноким. Внезапно всё смолкло, хотя рассвет ещё не наступил. Потухли зелёные огоньки, ароматнее задышала степь, всё рыхлее становился песок под ногами.

«Они, наверное, напали на мой след, - думал Гроте. - А может быть, я сам, спасаясь от смерти, иду им навстречу?..» Там, вдали, среди песков, расположился концентрационный лагерь Сиди-Бель-Абесса. Его не так-то легко обойти. Гроте казалось, что он чувствует полевые бинокли жандармов на своей спине, слышит, как полицейские заводят свои мотоциклы, а сфаисы, словно чёрные стрелы, стремглав летят в горы на быстроногих арабских скакунах. Может быть, его ждёт засада у входа в ущелье?

Огни Сиди-Бель-Абесса остались позади. Легионеры теперь спят в казарме один подле другого. И только он. Гроте, не знает покоя, только он остался без товарищей, одинокий, в пустыне... Дезертир! Разве они не правы? Разве он не откололся от своих?

В ущелье, по которому дорога спускалась вниз, вспыхнули огни фар - один, другой, третий... Целая автоколонна, извиваясь, шла в Сиди-Бель-Абесс. «Эти машины заберут легионеров, чтобы отвезти их на смерть, но не меня», - думал Гроте. Разве он чем-нибудь связан с оставшимися? Да и был ли когда-нибудь связан? Какое он имел к ним отношение? Разве эта рота, эта кучка молодых людей разных национальностей, вырванных с корнем из взрастившей их почвы, была «сообществом», как их в том убеждало начальство? У этих парней нет между собою ничего общего, их ничто не связывает. Пустыня не его родина! А где его родина?

Фары потухли. Внизу легионеры грузились в машины. Бряцало оружие, вспыхивали огоньки сигарет. Наказанный кнутом ехал вместе со всеми. День и ночь он с товарищами будет подстерегать момент, чтобы расправиться в джунглях с мучителями-офицерами. Ненависть поддерживала в солдатах бодрость духа.

Ночь ушла, будто поднятый занавес. Только в горах ещё держались сумерки. Тёмное ущелье манило беглеца, придавало ему смелости. Там можно продолжать путь даже днём, скрываясь за деревьями и отдыхая в тени. В горах легко спрятаться и, затаившись, наблюдать за преследователями. Только бы добраться до кабилов! Его не отличить от темнокожих, так он почернел от солнца. Может быть, он всё-таки правильно поступил, действуя в одиночку? Один он легче проберётся на родину. Гроте старался не бередить воспоминаний. Он никогда не говорил о доме, никогда не писал писем родным. Сейчас он дал себе волю.

... Дома в этот час звонит будильник... впрочем, он давно уже не звонит. Гроте вспоминал, как он злился, когда будильник трещал по утрам, как быстро отец проглатывал горячий кофе и хлопал дверью. Однажды утром будильник не зазвонил. Отец, проснувшись, продолжал ворочаться в постели. Гроте тоже проснулся и выжидал в полудрёме, пока не захлопнется дверь. Первые дни отец не сомневался, что скоро найдёт новое место. Однако всюду, куда бы он ни приходил, его опережали другие.

Наконец биржа труда послала отца на работу. Он пошёл на фабрику и увидел пикеты бастующих. Отец не захотел стать штрейкбрехером. С тех пор биржа труда не давала ему нарядов.

Артур Гроте не умел жить надеждой, подобно отцу. Он не верил, что работа найдётся, не мог вынести нужды, поселившейся в их доме.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.