Кто бросит в нее камень за эти слова? Так говорила она себе сейчас, выправляя ошибки в словаре, так говорила она себе накануне своего тридцатилетия, в 33, в позапрошлом году и в прошлом. У нее были все основания говорить так. Кругом все выходили замуж. Какие-то случайные знакомые по санаторию, дважды бабушки прекрасным образом устраивали свою жизнь.

— Вот еще! — пожала плечами Маргоша. — Что это я заживо хороню себя за Варлаамычем?

В этот день ей предстояло расстаться с кроватью. Она решила подарить ее кому-нибудь. Но кому? Друзей, свивающих свое гнездо на полу или раскладушке, у нее уже не было. Торговаться и брать деньги за кровать, которая много лет служила тебе верой и правдой, ей казалось кощунственным. Это значит продавать свои сны. Они, конечно же, остались на деревянных спинках. Есть что-то жестокое в уличных объявлениях, которые ей приходилось читать:

«Срочно продается двусп. дер. кровать

с пруж. матрацем. В хор. состоянии».

Наши вещи носят отпечаток личности своих хозяев. Мы отдаем им часть своих привычек, награждаем своим характером и манерами. Припомните детство и старый, окованный железом сундук, который при каждом прикосновении бурчал и задирался. Таким был и хозяин сундука — ваш дед. Мебель или ковер на полу, столовый сервиз, которым мы отдали часть жизни, чтобы купить их, а потом другую, еще большую часть, чтобы приручить, постепенно обретают душу. Свидетели наших маленьких радостей, дней счастья и драм, наших несбывшихся надежд, вещи со временем научаются говорить. Но они не разглашают тайны нашего бытия. Их собачья преданность общеизвестна, их глубокая порядочность вне сомнений.

Маргоша обвела взглядом свою комнату.

О чем молчит старомодный книжный шкаф с висящей, как оторванное ухо, латунной ручкой? Распните его, сожгите на костре — он не проговорится, не расскажет, как мало вы успели прочесть из той сотни книг, которые вот уже много лет придают этому углу комнаты интеллигентный и начитанный вид.

Что известно ручной швейной машинке? Она никогда не выдаст ни вашу дважды перешитую юбку, ни перелицованный жакет. О, сколько знает гардероб! А старинный, весь в зеркалах буфет, в котором красуется кузнецовский сервиз — приданое покойной матери? На стене с довоенных времен висит любительская копия Ренуара — «Голова женщины». Большие темные глаза, очень выразительные, пухлые, розовые щеки, покатые плечи под легкой газовой накидкой. Увидев однажды репродукцию с этой картины, отец был поражен сходством героини со своей женой. Он отправился в Ленинград и там, в Эрмитаже, стоя перед картиной Ренуара, рисовал свою жену. Это было в сороковом году, за год до его гибели...

Маргоша подошла к окну и стала смотреть вниз, на улицу. В четыре часа Веревочников обещал привезти диван. На этот раз он был до крайности любезен, говорил с ней по телефону живым голосом. Она наконец почувствовала, что разговаривает с человеком, которого учила. Веревочников убедил ее не ездить в магазин — в такую даль! Он все сделает сам: заплатит за диван и за доставку, ей остается только приготовить 183 рубля и ждать. Если же диван не подойдет к креслам, он отвезет его обратно — ничего страшного. (Кажется, она не зря старалась, заставляя Веревочникова произносить слова так, как это делают в Оксфорде.)

Помнится, он выровнялся. В старших классах у него были твердые, основательные тройки и вполне заслуженные четверки. Видимо, его постигла судьба многих выпускников: срезался на экзаменах в институт, работа — и прощай высшее образование. Он ездит в июне кататься на лыжах? Он должен чувствовать себя изгоем среди удачливых кандидатов наук и молодых профессоров, скользящих по ослепительно белому снегу...

Она поговорит с Веревочниковым серьезно. Как бывшая классная руководительница, она имеет на это право.

Маргоша умела говорить со своими учениками!

— Валерий (Коля, Толя, Катя, Инна), мне нужно поговорить с тобой серьезно. Я озабочена твоими оценками. Смотри. Кривая идет вниз: четыре, четыре, пять, три, три, два, один... Единица. Теперь давай подумаем, как мы будем жить дальше...

Маргоша не знала, в какие слова следует обернуть невежливое напоминание об институте и необходимости для Веревочникова пробиваться к вершинам знаний. Скорее всего это будет скромная дружеская беседа: «Я могла бы по старой памяти позаниматься с тобой английским...»

И вот они сидят друг против друга — учительница и ученик. В комнате благоухает новый диван. Пахнет лаком. Предвечернее солнце на полчаса задержалось в полированных подлокотниках. Это диван-кровать. Синяя обивочная материя немного отличается по густоте тона от кресел, но если вспомнить, что диван куплен за глаза, то придется признать: куплен удачно. Вместе с креслом и журнальным столиком получился гарнитур.

— Женя, кого ты еще встречал из наших, кроме Сани Вилькина? — спрашивает учительница.

— Кого? Да они почти все у меня пасутся, — говорит ученик. — Весь наш класс. Кремлева вышла за водолаза, брала у меня детскую кроватку. Валя Костырин и Жлоба приезжали, тоже сделал им... Да все...

Ученик сидит в кресле. На нем новый сатиновый халат, в отвороте халата виднеется воротничок ослепительно белой рубашки и галстук. Лицо его совсем почти зажило, красные прыщи едва различимы. В уголках рта ямочками играет улыбка. В левой руке ученика между пальцами торчит дымящаяся папироска.

— Все ребята хорошо устроились. Закончили вузы, работают... Гришин женился на Сударевой, оба уехали в Бельгию, работают в нашем торгпредстве.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.