«Если там есть хоть один хороший стрелок, ему не добежать», - подумал Ибрагим. В тот же миг раздался выстрел. Солдат пробежал еще несколько шагов, и вдруг тело его переломилось, обмякло, словно было сделано из ваты. Винтовка стукнулась об асфальт и откатилась в сторону. Солдат упал, дернулся и застыл.
Мистер Джесуа Гильтон отскочил вглубь комнаты. Лицо его стало белым, как бумага. Затем он осторожно, словно боясь оступиться, сделал шаг к террасе, вытащил пистолет, но сразу же опустил его.
- Ибрагим, мой «Винчестер», быстро! - шепотом приказал он.
Ибрагим принес винтовку и протянул ее хозяину. Тот машинально отдал слуге пистолет.
- Видишь его?
Ибрагим только теперь заметил на дереве человека. Тот сидел на ветвях и был невидим со стороны аллеи. Солнце матово играло на вороненом стволе винтовки. Лицо человека было в тени.
Бледность постепенно сходила с лица Гильтона, уступая место яркому румянцу. Маленькие щетинистые усики мелко дрожали. Если бы Ибрагим когда - нибудь в своей жизни видел испуганного фокстерьера, то, глядя сейчас на хозяина, он непременно бы его вспомнил.
- Смотри, - сказал Джесуа слуге и уверенно приложил винтовку к плечу. Он не мог промахнуться: ведь в его жилах течет кровь многих поколений охотников.
- Опустите, ваша честь, ружье и отступите вот сюда, - не повышая голоса, вежливо сказал Ибрагим. Годы службы приучили его к такому тону.
Джесуа повернул голову и увидел дуло пистолета, направленное в то место, где билось его сердце. Большой темный палец на спусковом крючке слегка дрожал.
Свершилось. Так угодно было судьбе, и отступать теперь некуда. Ибрагим улыбнулся злой улыбкой человека, который слишком долго был покорным.
- Ложись! - приказал он так резко, что где - то в глубине души сам испугался своего голоса. Даже во сне он никогда раньше не осмелился бы грубо говорить с англичанином. Сейчас должно случиться что - то страшное. Но ничего не случилось. Мистер Джесуа Гильтон послушно растянулся на пушистом ковре я поднял над головой обе руки - как можно выше, чтобы у слуги не оставалось никаких сомнений в его намерениях. Ибрагим поднял винтовку и закинул ее на плечо.
- Я мог бы тебя убить, - сказал он уже спокойнее. - Но я не сделаю этого, потому что на твое место пришлют другого. Твоя смерть не принесет пользы. Лежи здесь и не шевелись, пока сюда не придут и не найдут тебя. Если шевельнешься, я пристрелю тебя. - Не убивай меня, Ибрагим, - тихо попросил Гильтон и закрыл глаза.
Когда он открыл их, комната была пуста. Джесуа слышал, как к дому подъехали два броневика, но не поднялся и не позвал солдат.
Он лежал на узорчатом персидском ковре, на котором распластал его приказ слуги, и плакал. Сейчас Джесуа был один, наедине с мыслью, что он обыкновенный маленький трус, сердце которого трепещет н не может успокоиться, хотя опасность миновала. Слезы текли из глаз, я он не пытался их унять. Силы оставили его. А самым худшим было то, что в воображении настойчиво, как навязчивая мелодия, вставало лицо человека, которому за пятнадцать лет он не уделил н пятнадцати минут внимания. Джесуа Гильтон, на свое несчастье, умел разбираться в людях и знал, что это лицо - лицо настоящего мужчины.
Уже наступила ночь, когда Ибрагим постучал в оконце глиняной хижины, стоявшей на окраине города. Никто из семьи не спал, и дочери сразу выбежали открыть дверь. Ибрагим положил на стол оружие, снял феску и с беспокойством огляделся.
- Где мой сын?
- Здесь, отец. - Магомет вышел из темного угла. При виде оружия на его лице выразилось недоумение.
- Это ты сидел на дереве, Магомет?
- На каком дереве, отец?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
К 100-летию со дня смерти Генриха Гейне