Слух о гибели Николая Кадемина широко распространился в цехе. С первых дней пребывания на фронте, с лета сорок второго года, он аккуратно присылал весточки матери. брату, друзьям. В них Кадемин рассказывал о жарких битвах в небе Северного Кавказа и Крыма, живо интересовался, как работают те из друзей его юности, кто остался на Горьковском автомобильном заводе имени Молотова изготовлять оружие для фронта... И вдруг он перестал писать.
Надежды близких рухнули, когда престарелая мать Кадемина получила скорбное извещение из военкомата, а вслед за тем пришла весточка от лётчиков бомбардировочного полка, в котором служил Николай.
Майской ночью он ушёл в шестьдесят девятый боевой полёт. С бомбардировщика, шедшего в паре с Кадеминым, видели, как перед носом его машины разорвались почти одновременно два снаряда, и в тот же миг кадеминский самолёт с подвешенными бомбами вспыхнул и горящими обломками устремился к земле. В полку выпустили стенную газету в траурной рамке: «Они отдали жизнь за Родину...»
Как бы ни казалась достоверной гибель близкого человека, друга, всё же остаётся смутная надежда: «А быть может?..» Павла Александровича Камышева, начальника инструментально - штампового отдела, нельзя назвать в прямом смысле слова другом Кадемина: Николая ещё не было на свете, когда Павел Александрович обрёл известность незаурядного слесаря - инструментальщика на нижегородском заводе «Красное Сормово». Шестнадцатилетний вихрастый Николаша стал близок сердцу руководителя инструментальщиков Горьковского автозавода с первой встречи. В подвижном пареньке, схватывающем мысль налету, с понимающим взглядом и умной улыбкой на красивом лице, Павел Александрович безошибочно угадал будущего мастера - лекальщика, честного и требовательного к себе, способного к самостоятельному творчеству, настойчивого в труде. Только таких и признавал Камышев.
Уже через два месяца после выпуска из школы ФЗУ Николая допустили к самостоятельной работе, и тут начался его непрестанный рост. Легко, с улыбкой, брался он за работу, которая иной раз была не полетать и обогащенному опытом лекальщику; из его рук выходили детали сложнейших профилей, и среди лучших стахановцев цеха мерительных инструментов вряд ли можно было сыскать ещё двоих, равных ему в искусстве и точности работы. Умел Николай и повеселиться; между делом «попутно», закончил и заводской аэроклуб...
Всё это вспомнилось Павлу Александровичу, когда он узнал о геройской гибели Николая Кадемина.
Долго, в этот, и на другой, и в последующие дни говорили в цехе об ушедшем товарище. Каждый раз, когда поступал особенно сложный заказ и лекальщики рассматривали замысловатый чертёж, вспоминали Кадемина: «Вот уж он - то осилил бы!...» Сиротливо ютился в углу оптическо - шлифовальный копировальный станок; лишь Евгений Горбунов, один из учителей Кадемина, мог на нём безошибочно работать, да и тот говорил, что ученик кое в чём его превзошёл.
Мать не переставала оплакивать сына. Как - то вечером соседка подала ей письмо со штампом полевой почты. Адрес был написан незнакомой рукой. Стараясь умерить волнение, мать вскрыла конверт и развернула сложенный вчетверо лист. Из него выпала фотография темноволосого улыбающегося лейтенанта в новом офицерском кителе с разноцветной полоской боевых наград... Его она узнала бы среди тысяч!... «Ох, что же это? Коленька мой, сыночек любимый!... Как же?..» - шептали её побелевшие губы. Она приблизила письмо к глазам: «Дорогая, уважаемая мамаша! Спешу сообщить вам, что я остался в живых, хотя меня вполне основательно считали убитым...» Дальше читать она не смогла, слёзы полились по морщинистым щекам, застилая весь мир...
Щадя мать, Николай умолчал, что лишился левой ноги, что правая рука перебита в трёх местах и что из его тела вынули сорок два осколка. Он не распространялся об испытаниях, выпавших на его долю, о скитаниях и борьбе за жизнь до того дня, пока не соединился со своими; всё это скрывалось за общей фразой: «Иной раз самому не верится...»
Момент взрыва и ощущения первых минут выпали из его сознания. Он помнил лишь, как открыл бомбовые люки... Два разрыва впереди. Запах порохового дыма. «Отвернуть!» - приказом пронеслось в его мозгу, и в это мгновенье чёрные, багровые полосы заволокли сознание. Бессознательный инстинкт и привычная тренировка заставили выдернуть кольцо парашюта; это был его двадцать шестой прыжок...
Очнулся на земле, в густом кустарнике. Попробовал подняться и упал. Вокруг - мрак. «Я ослеп», - равнодушно сказал он себе, сомкнул веки и прислушался. Где - то гремела артиллерия. «Там - линия фронта, поползу...» - решил он и, обратив лицо в ту сторону, где били пушки, снова открыл глаза. Высоко в небе вспыхивали огненные шары. «Вижу», - мысленно отметил Кадемин всё так же безучастно. Он пополз, удивляясь отсутствию боли. Из ран струилась кровь, пропитывая меховой комбинезон; задыхаясь, он пытался сбросить отяжелевшую одежду и снова утратил представление о реальном мире... Когда сознание вернулось, он услышал славянскую речь. Это были чехсловаки;
из их слов лётчик понял, что ему помогут. В сарае, орудуя портновскими ножницами, один из чехословаков ампутировал лётчику голень, державшуюся лишь на кожных покровах...
Всё это спустя много времени узнали родные и друзья Николая из писем, которые он диктовал соседу по госпитальной палате. Привыкнув к протезу и оставив костыли, он разыскал свой авиационный полк. Нетрудно представить, как встретили Кадемина фронтовые товарищи...
«Кадемин возвращается!» - облетела весть инструментальный цех автозавода.
Опираясь на тросточку и немного волоча ногу, Кадемин переступил порог кабинета Павла Александровича. Камышев бросился ему навстречу, крепко обнял, усадил в кресло, с отеческой нежностью вглядывался в мужественное молодое лицо.
- Что же, на отдых теперь, Николай? - сказал Камышев.
- Отдыхал достаточно: и в госпитале и у себя в полку, - улыбнулся Кадемин. - Пора и за работу!
- Дело для тебя подыщут! Говорят, в заводоуправлении будешь работать?
- Предлагали, я отказался. Хочу обратно, Павел Александрович, на производство, к вам в цех.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.