Они тронулись дальше. Ун обернулся и ободряюще кивнул Мунко.
Во всем деле Мунко не нравилось лишь одно — повязка, которая, как женский платок, закрывала половину его лица. Она раздражала ненца.
«Глупый человек Иван, — размышлял он. — Придумал тряпку. Зачем придумал? Нельзя разве без тряпки? Ванойти смеялась бы над ним».
Самолюбие ненца страдало, и он с удовольствием снял бы повязку, но, вспоминая наказ Баландина, терпел и делал вид, что выдумка товарищей никак не задевает его.
Проехав метров сто вдоль берега, Ун свернул к длинному бревенчатому бараку. Окна барака были темны, но изнутри доносились громкие голоса, выкрики и нестройное пение.
— Содзюся*, — сказал кореец и красноречиво щелкнул пальцем по горлу. Мунко понял его.
— Спирт, — сказал он. — Хорошо.
_________
* Содзюся – летчики.
Они миновали барак, еще раз свернули и остановились у небольшого сарая с навесом. Ун спрыгнул с повозки, ввел лошадь под навес. Открыл дверь, знаком пригласил Мунко за собой.
Сарай был наполовину набит сеном. Притворив дверь, кореец, не мешкая, принялся разгребать сено. Он, словно крот в землю, вгрызался в плотно спрессованную пахучую массу, и скоро из лаза торчали лишь стоптанные подошвы его ботинок.
Затем исчезли и они. Несколько минут в сарае слышались возня и сопение, потом из норы показалось вспотевшее, усыпанное сенной трухой лицо Уна. Поднявшись, он выразительно посмотрел на Мунко. Ненец подошел, поправил на поясе нож, без колебаний полез в нору. Ун что-то сказал вслед и стал забрасывать лаз. Звякнула щеколда, и в сарае наступила тишина.
Солдат Доихара Сэйдзи считал себя настоящим японцем.
Он обожал несравненного микадо, почитал законы, священную гору Фудзи и свято верил в великое будущее горячо любимой Оясимы. Правда, он не был самураем, но в этом были виноваты неудачливые предки, оставившие в наследство Доихара мотыгу вместо самурайских мечей. Впрочем, Доихара не был в особой обиде на предков: по крайней мере ему не придется делать харакири, ведь он всего-навсего простой иттохэй — солдат первого разряда. И он всегда довольствовался тем, что имел.
Когда началась война на Тихом океане и Доихара призвали в армию, он воспринял оба события с невозмутимостью человека, давно ожидавшего их. Он не сомневался в победе. Ведь храбрые японские моряки и летчики в первый же день войны утопили в Пирл-Харборе чуть ли не весь американский флот, а через несколько месяцев отняли у англичан Гонконг и Сингапур. Нет, такая война не могла затянуться надолго, и Доихара искренне жалел, когда стало известно, что полк переводят на север. Триумф и лавры оставлялись другим.
Однако вскоре союзники перешли в наступление, войска императора несли тяжелые потери, и Доихара возблагодарил всемилостивую, всеблагую Аматерасу за чудесное спасение.
Конечно, жизнь на Курилах была не из легких, но она вполне устраивала Доихара. Русские воевали далеко на западе, и единственное, отчего страдал Доихара, так это от скверного курильского климата. Особенно зимой, когда неделями дула пурга — то ледяная, то с мокрым снегом. В таких условиях не мудрено было заработать ревматизм, а Доихара находился уже в том возрасте, когда люди начинают заботиться о собственном здоровье.
Но худшее поджидало Доихара впереди.
В восемнадцатый год эры Сева возле острова потерпел крушение русский танкер. В казармах поговаривали, что дело не обошлось без вмешательства соотечественников Доихара, будто бы переставивших навигационные знаки, но сам Доихара не верил разговорам.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.