Человек сидел на земле и блаженно жмурился, подставляя лицо солнцу. Было прохладно. Чистый весенний ветер нес в себе обрывки всех лучших весен, приходивших до этого на землю. В ярком небе парила стайка растрепанных птиц; они купались в воздушных струях и пронзительно, счастливо о чем-то горланили. Человек рвал и бережно запихивал в карман молодую травку, от которой пальцы долго пахнут свежестью и дождем. Потом он поднялся и, втыкаясь костылем в разбухшую, пахучую землю, направился к маленькой машине, затаившейся у обочины. Приехав домой, он написал письмо на Серпуховской мотозавод.
«Я, инвалид Отечественной войны, - писал он, - благодарю партию и дорогих моему сердцу серпуховчан за бесценный подарок, сделанный мне этой весной. Война отняла у меня руку и могу. Все эти годы я не видел, как пробуждается степь весной... Теперь я могу свободно поехать, куда захочу... Я получил мотоколяску неожиданно: ваш завод перевыполнил план. Тут я на себе понял, сколько счастья может быть в каждом таком сверхплановом проценте. Из газет я знаю, что серпуховчане работают в предсъездовские месяцы под лозунгом «Сегодня рубеж новатора - завтра рубеж коллектива!». Я думаю, такое движение могло родиться только среди людей большого и щедрого сердца. Желаю удачи! И помните: каждый ваш дополнительный процент - по крайней мере двести человек таких же счастливых, как я.
Михаил Ботиков, гор. Череповец, Вологодской области».
Лучи солнца, врываясь в цех сквозь распахнутую дверь, обнюхивали сырой, чистый пол. Терпко пахло металлом и смазочным маслом, Саша Емельянов начал свой утренний обход. Он наладчик и бригадир в механическом цехе. Его бригада второй год держит знамя горкома комсомола и считается, разумеется, не без оснований, самой дружной и напористой на заводе. Правда, даже сам бригадир - то ли в силу своей профессии наладчика, от которого так или иначе зависит судьба целой смены, то ли по характеру, мягкому и удивительно бескорыстному, - давно уже перестал жить интересами только своей бригады. Недавно, например, он так шумно радовался успеху «посторонней» Гали Малороссияновой, что кто-то со смешком остерег: «Эх, бригадир! Как бы у твоей бригады знамя-то не увели!»
Саша осматривает станки, как врач-придира, отбирающий верхолазов. Стоп! Каждый день останавливает его эта незначительная деталька - круглая цанга на станке у Капраловой. Теперь это самая обычная деталь, но два месяца назад ее появление было как бы сигналом к наступлению, развернувшемуся сейчас по всему Союзу...
Лучистые серые глаза, затененные мохнатыми ресницами, пристально смотрят в простенок. Смотрят добрую четверть часа. - Ну, что задумалась? - Брат вошел в комнату, размашисто вытираясь полотенцем. От него, как всегда, чуть-чуть лакнет бензином.
- Да так, ничего. - Галя снова уткнулась в лежащую перед ней книгу. - Экзаменов приемных боюсь... Иду мимо техникума - и уже вся трясусь...
- Чепуха, сдашь! Фу, устал! И ты отдохни, хватит зубрить-то!
Но перед Галей лежит не учебник, и думает она, по правде говоря, вовсе не об экзаменах, а об одном человеке, которого брат и знать-то не знает.
Рядом с Галей Морозовой в цехе работает тоненькая рослая девушка. У нее приятный голос и чуть рассеянный взгляд. Окончила школу и пришла на завод. Но и здесь, у револьверного станка, несмотря на высокую, гибкую фигурку, еще кажется школьницей. Зовут ее Надя Капралова. Часто Надя и Галя делают одну и ту же деталь - скажем, болтик или кулачок. Кулачки получаются игрушечные, задорные - одинаковые у той и у другой. Только к концу смены у Гали их - сто сорок, а у Нади -девяносто. Надя не дотягивает до нормы три-четыре процента. Не потому, что ленится, а просто еще не умеет обращаться со станком и даже мобилизовать себя не умеет-это тоже очень важно. Разница никого не удивляет: Галя Морозова - признанный на заводе маяк, а Надя - молодая работница, с нее и спросу нет...
- Послушай, я тебе одну вещь прочитаю, только внимательно слушай. - Галя читает брату раскрытую перед ней страницу: - «Наслаждение своей рабочей славой столь же упоительно как литераторское, художническое, актерское наслаждение успехом. Дорожа этим наслаждением и ради него люди самых разных профессий готовы многим поступиться в жизни, превращая труд в подвижничество, в подвиг, и все во имя ласкающей теплоты человеческого уважения...» Как ты думаешь, правильно это?
- Еще бы! По себе должна чувствовать... Но Галя чувствует что-то другое.
- Ну, а при коммунизме как? Тоже каждый своей славой наслаждаться будет? А если все одинаково здорово будут работать? Кому тогда слава?...
Поняв, что запуталась, Галя умолкает...
Это было очень давно, почти пятнадцать лет назад. Маленький, хлипкий пароходик совсем затерялся в ночи. Темная, будто маслянистая, вода тихо бухала в борт, пахло водорослями и цветущей магнолией. Берег был где-то близко, но его не было видно. Пассажиры тихо переговаривались. Как часто случалось в первый послевоенный год, были здесь люди из самых разных и неожиданных мест.
Усталый разноязыкий говор сливался в монотонное журчание, от которого сами собой смыкались веки. Но Галя все же открывала то один, то другой глаз. Что это за странные блики толчками проносятся по волнам, что им надо в море? Изредка в той же стороне раздавался высокий, мяукающий вой, от которого кто-то на тонких, колючих лапках стремительно пробегал по спине. Обиженно хлюпнув носом, пароходик вдруг резко завалился вправо. И сразу ударил в глаза круглый красноватый огонь. Он ярко вспыхивал, гас и снова вспыхивал. Будто ночь то открывала, то закрывала заснувшее солнце.
Галя прижалась к теплым материнским коленям.
- Это маяк, - сказала мама и погладила Галю по легким белым волосам.
вскоре они переехали с юга, где отец работал поваром в разных санаториях, в Серпухов. Но черноморская ночь крепко засела в памяти. Галя и сейчас не могла бы сказать, что именно было в этом светлом воспоминании-то ли предчувствие большой мечты, то ли жадная радость жизни. Но все это вместе, осененное огнем маяка, стало символом чего-то бесконечно прекрасного.
Галю обрадовало, когда лучших наших людей стали называть ярким этим именем «маяк». Когда же и ее назвали так, растерялась: казалось, что все это слишком поспешно и незаслуженно.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.