Последний приезд

Неудивительно, что памятные московские места во множестве присутствуют на страницах произведений писателя. а адреса его литературных героев – это, по сути, весь город, исхоженный Толстым вдоль и поперек.

Он, несомненно, прекрасно и знал и даже специально изучал Тверской бульвар с домом Иогеля, «у которого были самые веселые балы в Москве», «большой белый дом с огромным садом князя Щербатова» на Девичьем поле, занятый в двенадцатом году штабом маршала Даву, Старую Конюшенную, где у Ахросимовой остановились по приезде в Москву Ростовы и откуда Курагин пытался похитить Наташу, Сокольники – «место поединка между Пьером Безуховым и Долоховым». Арбат, где Пьер собирался убить Наполеона. Ильинку. Моховую. Калужскую, Кудрине Фили и. конечно. Красную площадь с «незаезженным снегом», кремлевские стены, башни, храмы.

Кремль упоминается Толстым особенно часто еще и потому, что с ним оказалась непосредственно связана судьба самого писателя, – в Кремле жили Берсы. В 1862 году Лев Николаевич женился на их дочери и после венчания в дворцовой церкви Рождества богородицы уехал с молодой женой в Ясную Поляну.

Москва, казалось, отодвинулась далеко. Впереди маячили необозримые контуры «Войны и мира».

Работа, семья, хозяйство. Триада эта на много лет становится для Толстого определяющей, сдерживая его душевные метания и сомнения. В Москве он появляется теперь лишь по делам: собрать материалы, переговорить с книгопродавцами, встретиться с художником М. Башиловым, иллюстрировавшим эпопею, наведаться на выставку скота в Зоологическом саду... В 70-е годы краткие наезды Толстого в Москву учащаются. Задуманный роман «Декабристы» требовал свиданий с оставшимися в живых участниками трагических событий на Сенатской площади. Постаревшими, но не сломленными возвращались последние члены тайного общества из «глубины сибирских руд». П. Н. Свистунов, А. П. Беляев, М. И. Муравьев-Апостол, М. И. Бибиков – с ними беседовал Толстой в Москве.

Неожиданно его целиком захватила история женщины, пошедшей в любви наперекор обычаям и условностям «света». История неприметно разрасталась в роман. «Анна Каренина» также печаталась в Москве, и писателю приходилось постоянно бывать в типографиях и у издателей.

Но не только. На заседаниях Московского комитета грамотности он доказывал, основываясь на собственной педагогической практике, преимущества буквенного способа обучения грамоте (который называл «способом народа русского») перед звуковым и, желая продемонстрировать сей метод, ездил в школу при фабрике Ганешина и к этнографу Бессонову, собирался, кроме того, организовать Общество любителей русского народного пения... Не чуждался еще тогда Лев Николаевич и публичных чтений в Обществе любителей российской словесности, действительным членом которого был избран.

Существовала, однако, иная важная причина, все чаще обращавшая взор Толстого к Москве, – предстояло что-то предпринять для продолжения образования незаметно выросших детей. Поэтому после некоторых колебаний решили зимовать всей семьей в Москве.

Дом княгини С. В. Волконской находился «забор о забор» (выражение Толстого) с лучшей московской частной гимназией – Поливановской – на углу Денежного переулка и Пречистенки. Его-то поначалу Толстые и сняли в 1881 году.

Вообще Лев Николаевич собирался отдать младших сыновей в государственную гимназию, но там от него потребовали подписку о «благонадежности» поступающих. Возмущенный писатель заявил: «Я не могу дать такую подписку даже за себя, как же я ее дам за сыновей».

Увы, дом в Денежном переулке оказался слишком шумным, «как бы карточным» (меткое выражение Софьи Андреевны), и для работы Толстой вынужден был снять две маленькие тихие комнаты во флигеле. Только весной следующего года отыскался подходящий дом в Долгохамовническом переулке. «Отцу нравилось уединенное положение этого дома и его запущенный сад размером почти в целую десятину (больше гектара)», в котором, «по его словам, было густо, как в тайге», – вспоминал Сергей Львович.

В июле состоялась покупка дома. Толстому к тому времени исполнилось 54 года, и он уже стоически нес бремя всемирной славы. Менять, пусть даже на зиму, устоявшийся уклад, сызнова обживаться в городе было нелегко. К тому же на Льва Николаевича навалилось множество забот по ремонту и перестройке дома, свидетеля наполеоновского нашествия и пожара Москвы. Большой семье Толстых, насчитывавшей тогда восьмерых детей, оказалось в нем тесновато, и над первым этажом надстроили три «высокие комнаты с паркетными полами», просторный зал, гостиную, диванную.

Ремонтировали полы и переходы, перекладывали печи и фундамент, перекрывали крышу, оштукатуривали и оклеивали обоями стены комнат, красили двери, рамы и весь дом снаружи. Софье Андреевне в Ясную Поляну непрестанно шли сообщения о плотничьих, штукатурных и малярных работах, о перегородках, форточках, о покупках новой мебели, экипажей, сбруи и т. п.

Племянница писателя Е. В. Оболенская в своих мемуарах рассказывает: «Лев Николаевич сам очень внимательно занялся устройством дома и его меблировкой. Сначала он делал это для того, чтобы облегчить Софью Андреевну, но потом сам увлекся. Он сам очень охотно по всем мебельным магазинам разыскивал старинную мебель красного дерева и покупал все с большим вкусом».

Вместе с ним приехали сыновья Сергей. Илья и Лев. Пока шел ремонт дома, они поселились в верхних комнатах флигеля. Толстому здесь нравилось: «немного по-робинзоновски, но от этого только веселей». Не было ни повара, ни кухарки, завтракали в трактире, а обеды готовил дворник Василий Алексеевич, с которым Толстой любил беседовать вечерами на лавочке перед воротами усадьбы, где текла совсем иная жизнь, нежели в районе старых дворянских особняков между Поварской и Остоженкой. Возвращались домой по переулку ломовые извозчики, рабочие, шагали в казармы солдаты...

Фабричные Хамовники окружали усадьбу со всех сторон. Прямо напротив – шелкоткацкая мануфактура братьев Жиро, справа – глухая кирпичная стена пивомедоваренного завода, чуть дальше – парфюмерная фабрика Ралле. Старые здания, как, впрочем, и потемневшие от времени каменные тумбы, к которым кучера привязывали лошадей, выщербленные плиты тротуара вдоль резного дубового забора с воротами, увенчанными широкой лентой деревянного кружева и резными же буквами «Г» и «Т» (граф Толстой), – все это сохранилось до дня сегодняшнего.

...Придите сюда от станции метро «Парк культуры», оставив слева стремительную эстакаду Крымского моста, и за сверкающим чудо-теремом Николохамовнической церкви у истока Комсомольского проспекта вам откроется тенистый проем улицы, носящей имя великого писателя, а там бережно сохраненный во всех красноречивых подробностях вещественный мир Толстого, его близких.

Когда ремонт был наконец окончен и в октябре 1882 года семья переехала до лета во вновь отстроенный дом. Лев Николаевич выбрал «для своего кабинета одну из комнат антресолей с низким потолком и окнами в сад».

Зимой площадку в саду перед террасой заливали водой, и катались на коньках и дети, и Софья Андреевна, и Толстой, ни в каких забавах не уступавший молодежи и даже отлично освоивший на старости лет езду на велосипеде. В застекленной беседке с колоннами тут же у площадки и на насыпном холме в центре сада Лев Николаевич любил посидеть весной и не раз брал сюда рукопись «Воскресения».

Поутру он обычно привозил на санках или на тележке десятиведерную бочку с водой от неблизкого колодца у заводской стены, а то и от самой реки (водопровода и электрического освещения в доме не было) и, наколов в сарае дров, разносил их вязанками ко всем печам дома.