«А помнишь, как на Таймыре?.. »

— Я не считаю их. Просто запоминаю: Саратов — Москва, Ленинградская, «Дружба»...

— А что общего между ними? Или они все для тебя на одно лицо?

— Нет. Принцип у всех вроде один. Труба — она и есть труба. Но с каждым годом, с каждой трассой техника совершенствуется. Например, паровые компрессоры заменили электрическими. Потом — газотурбинными. Поэтому и от тебя требуется больше знаний. Нельзя от техники отставать. Поэтому и труднее становится работать. Техника иного подхода требует.

И условия разные. Здесь — иные, чем на «материке». Прилетели мы сюда 17 мая. В Москве жара. А тут мороз под 30 градусов. Вышли на тракторе как-то в тундру осмотреться, трактор нырнул в какую-то ямку, по самую выхлопную трубу в снег зарылся. В первые дни прямо из палаток куропаток стреляли.

Я и раньше знал, что тут трудно. Но не думал, что так. Перед тем, как тянуть газопровод, мы свариваем трубы в плети. Три трубы — плеть. Варим их па специальных стеллажах. На материке соорудить его проще простого. А тут пришлось вколачивать в грунт пятьсот свай. Сначала паровой иглой вечную мерзлоту пропаришь, а потом уже сваю копром забиваешь. Ничего, освоились...

Прораб СМУ-3 Николай Григорьевич Литвинчев, много на своем веку повидавший, а потому и знающий цену и людям и их труду, сказал мне о бригаде Демченко с восхищением:

— Как они пашут! Любо-дорого смотреть.

Не «варят трубы», а «пашут». В это слово прораб вкладывал самую высокую оценку труду сварщиков.

Я заметил, что Николай уже по-здешнему зовет все, что находится к югу и к западу от Таймыра, «материком», что за два месяца он так освоился на этой земле, будто всю жизнь прожил тут и ничего не видал, кроме тундры, комарья да дремотных озер в раскисших берегах. Откуда такая приспособляемость к неустроенному быту? Откуда эта железная выносливость?

Конечно, думаю, уникальной, первой в мировой практике, стройке нужны кадры, проверенные невзгодами. И он, конечно, из этого золотого фонда первопроходцев. Ему предложили Таймыр, и он поехал. Хотя мог бы и не ехать. С его квалификацией всюду найдешь работу и всюду будешь принят с распростертыми объятиями. Я спросил о том. Он просто ответил:

— Но ведь кто-то должен тут строить?

Кто-то должен... А поехал он. Поехал на полтора года. Без отпусков, без побывок дома. Без свидания с семьей. Он уже два года не был в отпуске. И сейчас его первая мечта — на месяц слетать домой. Но он не увидит дом еще долго.

— Знаешь, — объяснил он, — все решили детей сюда не брать. А вызвать одну жену и сынов оставить на бабку я не рискну: растут такими головорезами, что нужна твердая над ними рука. Так что буду тут один, пока не зажжем «свечу» в Норильске. А там — по домам...

Человеческий характер закаляют трудности. Это аксиома. Хотя бесспорно и другое: иных они могут просто сломать. Демченко видел на своем веку всякое.

— Как-то монтировали мы башенные краны. (Ни опыта, ни соответствующей техники.) Крановщик не усмотрел, трос оторвался, и конструкция тонны в полторы сшибла меня с ног и юзом по мне прокатилась. Два ребра чесануло и ногу тоже. Но я переломов не почувствовал. Только встать не могу. И жажда. Ползаю, снег ртом хватаю. А ребята — кто за «Скорой помощью» побежал, кто растерялся.

Кости у меня срослись быстро. Только вот с тех пор бороться не могу: сдавит кто, чувствую.

Если бы мне пришлось назвать главную черту характера Николая Демченко, я не задумался бы: оптимизм. Обо всем он рассказывает с улыбкой, будто заранее уверен, что все в конце концов «образуется», придет в норму. И эта вера в лучший исход не была разыграна специально для корреспондента. Я и позже наблюдал ее, когда видел Николая за работой, просто в поселке или с ружьишком в руках уходящим в тундру. Последнее, кстати, самое убедительное подтверждение его неиссякаемого оптимизма. Если раньше и было что в округе живого, все давно разбежалось и улетело от ревущего тракторами бивуака газопроводчиков. А он все-таки уходил в тундру на съедение комарам. Верил в успех, и все тут.

Спросил я его и о самых радостных днях.

— Их много, — сказал Николай. — Но «самый-самый» — первый сын родился. Гуляли всей бригадой. Второй родился — тоже. Все деньги, сколько было, спустил до нуля. Тут жалеть нельзя...

Перед сынами (одному «головорезу» 12 лет, другому — 4 года) он чувствует особую ответственность. Они и забота его и главная радость. Когда я спросил, что самое главное для него в жизни, он сказал: