Три года назад стояла крутая зима. Арктика, этот холодильник земного шара, щедро слала на съежившуюся Москву свои циклоны с пургой и снегом. В пронзительный январский день в ворота дома № 20, по Гороховской улице вошел маленький черный человек в шинели командира Красной армии. Он пытливо оглянулся, с заметным интересом открыл заколоченную фанерой дверь и вошел в здание. Казалось, что зимний ветер - управдом этого дворца. Он лез в разбитые окна и гулял по коридорам, на паркете ребята могли бы лепить пирожки из грязи... Человек в шинели заметно хмурился и осматривался с недоумением. Затем он резко распахнул дверь, быстро шагнул в зал и как ужаленный отдернул ногу: там, куда он намеревался поставить ступню, не было пала, вместо него как ребра скелета торчали гнилые балки и зияла пустота провалившегося паркета. В одном из зал, великолепном светлом зале благородного дворца, пришелец еще раз нахмурился и удивленно протер глаза. Но нет, он не ошибся, он видел вещи такими, какими они и были: на раскиданных пыльных матах мирно похрапывал пяток юношей самого разнохарактерного, но объединенного общим пьяным состоянием вида. Если бы в бумажнике пришедшего не лежало назначение тов. Фрумина Семена Михайловича директором Государственного центрального института физкультуры, если бы не был указан и адрес института: Гороховская, 20, - человек в шинели решил бы, что он заблудился. Но этого быть не могло. Следовательно, заблудился не он, Фрумин, а заблуждался весь институт, неприглядно представший перед озабоченными глазами нового директора...... Фрумин шел послушать занятия по биологии (может быть, безобразия только в быту?), но профессор разводил руками: - Вчера у студентов была выпивка, ну, и молодежь решила отдохнуть: сегодня обе группы объявили себя выходными.

Фрумин, удивленный, шел в учебную часть, но там ему говорили, что программы еще прорабатываются и пока (это в середине зимы) твердого расписания нет. Пораженный директор совершал длительные переходы по коридорам дворца, этим бесконечным каменным аллеям, и чувствовал себя то ли историком, изучающим наяву Запорожскую сечь, то ли коммунистом, попавшим в какое - то содружество оголтелых анархистов.

По вечерам к нему приходили уборщицы и жаловались, что в аудиториях идут пьянки и никак не наубираешься, а преподаватель фехтования, дергая седой ус, спрашивал, на каком основании его, старого честного спортсмена, окликают в коридорах: «Эй, шляпкин, подмахни зачетец!»

- Хватит! - сказал директор, оставшийся в кабинете и за отсутствием солидарных с ним людей беседовавший сам с собой. - С сего числа устанавливать порядок буду я.

Он пошел представиться общему собранию, и первая фраза: «Я много видал безобразий, но такие вижу в первый раз» - потонула в гуле злобных реплик. Отвечать новому директору взялся один из вожаков институтской бражки. Он вскарабкался на сцену, неторопливо скрутил козью ножку и со всей высоты своих 180 см поглядел на маленького спокойного Фрумина.

- Как он вам нравится? - гаркнул, сплевывая, вожак. - Какой варяг нашелся, прибыл нас спасать. Это вам не удастся, гражданин Фрумин. Можете записать на память в свой блокнот, что мы здесь до вас выжили два руководства и к вам мы относимся с полнейшим недоверием.

Но вожак, петухом поглядывавший на невозмутимого директора, все - таки не представлял себе, как этот внешне хилый Фрумин положит на обе лопатки его, силача; как директор, третий по счету, окажется первым по качеству, и с него в сущности и начнется настоящий Инфизкульт, оправдывающий название Института культуры, которая от того, что она физическая, отнюдь не перестает быть подлинной культурой. Вожак, знавший, может быть, назубок тактику французской борьбы, не заметил, что новый директор вооружен той классовой силой, против которой бессильны в конце концов все трицепсы и контрпараты прославленных чемпионов Луриха и Поддубного.

Забегая вперед, сообщим, что после безнадежного сопротивления вольница сдалась и признала себя побежденной. Двухлетняя борьба, не столько физическая, сколько моральная, привела к тому, что Инфизкульт помолодел и одновременно возмужал. Он сбрил грязную щетину и со студентов и с дворца, а в комнатах общежития рядом с цветами и «Теорией физупражиений» теперь прекрасно уживаются мускулистые стихи Тихонова и радуга красок Багрицкого. А ведь два года назад Фрумин мог услышать, что он «бурбон», «фельдфебель», превращающий Институт из прекрасного храма мускулов и силы в пехотно - балетную школу, в дисциплинарный батальон, в казарму...

Сотню лет назад, в дни Николая Палкина, некая царская особа, обходя строй идеально вымуштрованных солдат, с прискорбием изволила заметить: «Всем хороши подлецы, только дышат». В наши дни мы могли видеть строй инфизкультовцев на фузкультурном параде. Они шли, юноши и девушки, и солнце сверкало брызгами на белом шелке маек; они шли упругим, свободным шагом и дышали полной широкой грудью, шагая так, как могут шагать только свободные люди большого дыхания.

В зимний бассейн два года назад явились сдать нормы ГТО I ступени аспирант по физкультуре А. и физкультурный врач Е. Оба они окончили Инфизкульт. Оба лихо вырвали старт, гораздо менее лихо поплыли, а пройдя 80 м, стали дружно тонуть, и завсегдатаям бассейна пришлось спасать злополучных пловцов. Таковы были многие выпускники старого Инфизкульта. Вуз, - как зло, но справедливо говорили спортсмены, - готовил докладчиков и генералов от физкультерии. Можно было перейти с курса на курс, не умея плавать, не разбираясь в винтовке, а из легкой атлетики зная только прыжки с разбега на трамвай. Участие в спортивных соревнованиях считалось пять лет назад худшим пороком.

- Соревнования - это рекордомания, рекордомания - это отрыв от масс, отрыв от масс - это контрреволюция, - внушали тогда студенту физкультурные фарисеи, руководившие вузом. - Наша физкультура должна быть нормальной. Пусть лучше тысяча человек прыгнет на полметра чем десять на полтора.

И выходило, конечно, так, что не прыгало не только десять, но здоровый вкус к спорту пропадал и у тысячи. Вуз превращался в молельню. Спортсмены, приходившие в институт, быстро убегали оттуда, пока в этой обители ханжей они еще не разучились бегать.

Фрумин на заре своей директорской деятельности наткнулся еще на один факт. По утрам у институтского общежития всегда дежурило несколько такси, а в списках личного состава он обнаружил десяток студентов, которые отродясь не бывали на занятиях. Дополнительные наблюдения показали, что если большинство питомцев Института было абстрактными теоретиками, то эти «мертвые души» отличались отменным практицизмом. Это были лихие инструктора физкультуры, которые с утра до ночи на взмыленном такси гарцевали по клубам, вузам, школам, коллективам, грабастая свой длинный рубль и давая халтурные, но многочисленные уроки. Таков был этот нелепый и безобразный вуз, таковы были и его горе - питомцы...

...18 июля этого года над Тушинским аэродромом шли обычные занятия: люди прыгали с неба, рискуя, как показывает бесстрастная статистика, меньше чем прыгуны с трамвая. Один самолет забрался на 1300 м, и вот с его крыла скатилась черная точка, мелькнувшая на голубом небе. Точка выросла в парашютиста, но потом кое - кто изумленно раскрыл глаза: парашют сдуло в сторону, и обескрыленный человек стремительно помчался к земле. Глядевшие не успели еще решить, трюк это или катастрофа - гибель, как над головой пролетевшего 600 м человека вспыхнули полосы второго раскрывшегося парашюта. Петя Стороженко стукнулся о землю, отцепился от лямок и доложил, что двойной прыжок, впервые проделанный в Союзе, прошел превосходно. Перед нами был гимнаст и борец Стороженко, студент и старшина инструкторской группы Инфизкульта, совершивший свой тридцатый прыжок.

Маленькая Нина Камнева, комсомолка из Туапсе, впервые прыгнувшая зимой этого года, к лету уже стала мировой рекордсменкой по затяжным прыжкам - самому храброму виду этого отважного спорта. Петя и Нина - отнюдь не те рекордсмены - одиночки, от которых так шарахались старые, великопостные инфизкультовцы. Сегодняшний институт по праву первым вступает на Красную площадь, открывая парад физкультурников как Академия советского спорта и обильный рассадник новых мастеров и рекордсменов.

В женской шеренге идет крепкая Борисова: она целиком выросла в Институте, здесь она развила свое искусство метателя и стала рекордсменкой мира и Союза. Зимой в Свердловске прошли первые большие горнолыжные соревнования, и здесь в первом десятке победителей - тоже ученики Инфизкульта. Прыгун с трамплина Озолин, цепкая Юткина, горнолыжники Кохановский и Данилкина, Лукьянов и Корнев на горах Урала показали весь блеск своего стиля и закалки. Мастеров ринга и чемпионов борьбы тоже растит и шлифует Институт. Боксеры Арутюнов и Постнов, борцы Катулин и Казанский, прыгун Антушев - все эти чемпионы Союза - студенты Института. Уже на летних дорожках и полях этого года Институт вплотную догонял такой высокого качества коллектив, как «Динамо», с его плеядой старых, опытных мастеров. Институтская команда бегунов, сплошь составленная из молодежи, вырвалась на третье место в труднейшем забеге 10 X 1000. Вскормленный и вспоенный в институтских стенах, боксер Постнов ушел с ринга победителем Булычева и Брауна.

В день последнего МЮД на плитах Красной площади сверкнули спицы веломашин, и 50 девушек прошли, финишируя пробег Ленинград - Москва. Пятьдесят студенток прошли на советских вело маршрут и въехали на площадь походной колонной, легкие и прыткие, как будто за их плечами не было 750 км пути и вся команда шла всего лишь из Петровского парка или Сокольников. В один из дней этого пробега, после 80 - километрового этапа, велоколонна прибыла в Новгород, и, казалось бы, законное желание: смыть пыль, промять ноги массажем и спать, спать... Но встречать колонну собралось 7000 друзей и «болельщиков». Они терпеливо выжидали на местном стадионе, и, воодушевленные теплым приемом, студентки дружно решили: «Отдых не убежит, надо и нам сладить ответ». Они стремительно сменили дорожные костюмы и на спортивном поле тихого Новгорода пропели дружным хором стройных своих тел тот спортивный гимн, который мы видели на Красной площади.

Да, человек в командирской шинели (теперь уже седина припудрила его беспокойную голову) сумел вытащить этих ребят из болота. В сентябре закончились очередные летние лагеря Института. И вот в этих лагерях командиры соседних частей приходили в палатки институтских рот, допытываясь: «Откуда вы берете таких?» И когда комроты Попов разъяснил, что «берем мы самых обычных, но с ними работаем и делаем вот такими», - командиры ушли, про себя думая, что хитряги - инфизкультовцы засекретили свою тайну отбора человеческого комплекта...

... Ночь. Темнота упирается в глаза, и только за вуалью тумана мигает костер рыбака на том берегу Сенежа. Дружно, так, как и во всем, похрапывают студенты, не подозревая, что сейчас комполка вынет секундомер и кивнет дежурному: «Тревогу». Сон опрокинут, в палатках начинается напряженная, но предельно безмолвная возня. И вот оживают белые улицы лагеря. Студенты нажимают со всех сил: ведь Институт стоит на левом фланге, а до места построения надо вымесить несколько километров хорошей сенежской глины. И неизменно на всех тревогах первыми выстраиваются в боевой готовности роты Инфизкульта. Не даром все они поголовно носят рядом со значком ГТО отличие «ворошиловского стрелка».

В лагерях студенты сдали экзамен на аттестат, не столько физической, сколько моральной зрелости. На стрельбище комсомолец Щитов, не сдавший пулеметную задачу, заплакал: «Не за себя, - сказал он удивленным товарищам, - а за то, что подвожу отделение».

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.