О научном пути Руала Гачечиладзе можно рассказывать по-разному. Ну, например, так: разбрасывается. Судите сами: сначала Институт физики. Затем Институт генеративной функции человека. Теперь Институт кибернетики. Сначала внутренние органы лягушки. Затем семенники крыс. Теперь печень акулы. Сначала ускорение процессов деления клеток, увлечение регенерацией. Теперь замедление процессов деления клеток, увлечение торможением. И ко всему попытки вмешаться в «чистую медицину», да не просто в медицину – в онкологию, в решение «загадки века». Поэтому и докторской диссертации нет до сих пор и тема, на которую сам просил четыре года, не выполнена. А ведь способностями бог не обидел! Причем способностями, так сказать, широкого профиля: увлекся чеканкой и сделал «на спор» несколько работ, которые Художественный фонд охотно принял на выставку. Сейчас бросил чеканку – занимается серебряными поделками, губит чайные ложечки. Впрочем, не губит – здорово получается, он любит дарить эти поделки друзьям. На что время убивает, а?

А можно увидеть этот путь иначе. В лабораторию биофизики он пришел еще студентом биологического факультета Тбилисского педагогического института – здесь изучали процессы клеточного деления после повреждения тканей. Его заинтересовала прикладная сторона вопроса: можно ли добиться быстрейшей регенерации тканей? Работа велась, так сказать, в наблюдательном направлении, практических выводов из нее не делали – институт-то занимался физикой, здесь больше считали, чем искали пути регенерации... Поэтому молодой лаборант, уже убедившийся не только в возможностях управления клеточными процессами, но и в практическом применении этих возможностей (в опыте, в пробирке, ткань лягушечьей печени восстанавливалась вытяжкой из куриной печени), охотно перешел лаборантом .в новый, только что открывшийся Институт генеративной функции человека. И сам предложил тему – восстановление семенников (подопытными животными были крысы) после инфекционных или механических повреждений. До сих пор такие разрушения считались необратимыми. Через три года он ушел в Институт кибернетики: там были возможности перейти к более широкому исследованию по теме – к вопросам регуляции и управления процессами клеточного деления.

Трудные люди, ах, трудные люди, сейчас пришло время сказать о вас. Как часто ваше бескорыстие принимают за стяжательство («Ну, чего он так хлопочет? Небось, славы, денег и пр. добивается...»), вашу настойчивость – за нахальство («Прямо за горло берет»), вашу веру в дело – за самоуверенность, самовлюбленность («Думает: он самый умный»). Вы и впрямь неудобный народ – у вас, как правило, нет «нужных» знакомств, вы не умеете идти на компромиссы, вы, увы, плохо умеете слушать, а значит, не годитесь в собеседники и тем более в собутыльники... Часто, не выбирая дороги, идете напролом, забыв, что иной раз и в самом деле кропотливый обходной путь бывает вернее прямой дороги. И все же трудные люди – это всегда творцы, открыватели, таланты (о них так и говорят: талантливый, черт, но до чего ж трудный характер!). И потому они, как правило, не считаются с трудностями, которые им то и дело приходится преододевать.

— Скажи, разве можно, чтобы осталась непройденной хоть одна тропинка, если есть надежда, что она ведет к цели? Пусть мы ошибаемся, значит, этой дорогой не пойдет никто другой, не будут тратить зря силы, станут искать в другом направлении. Надо ведь искать, искать, искать!

— Постой, на что ты жалуешься? Тебя поддержал директор Института кибернетики, академик АН Грузинской ССР Чавчанидзе. У тебя есть лаборатория, тебя готовы поддержать и в Институте биофизики Министерства здравоохранения... Так что же...

— Что? – Руал вскакивает, снова начинает буйствовать руками. – Нужна холодная комната, понимаешь? Чтобы делать препарат, так как срок его годности лишь две недели. Нужен бассейн для ]катранов_ – ход исследований не должен зависеть от того, ловится сегодня акула или не ловится, удачно сходил в море Важико или у него голова болела. Вложенные средства не пропадут. Ну, допустим, полная неудача, так? Но все постройки, аппаратура – это же готовая база для студентов-биологов педагогического института и университета. Рыбы – стабильный организм, очень удобный для опытов, море – стабильная среда. На Риони, в семи километрах отсюда, плотина – можно изучать осолонение, опреснение, изменение в связи с этим флоры и фауны. Какая практика для будущих ученых!

Но ведь это разные ведомства – министерства просвещения, высшего образования, Академия наук...

— Вот-вот, разные ведомства, разные хозяева... Слушай, я ничего себе не хочу, я биолог. Мне вот закрыли тему – за четыре года не справился, ну и закрыли, – я другую взял, тоже по акулам. Я не пропаду! Но я ведь не могу так все оставить, я все равно буду работать над темой!!!

Над нами светят огромные потийские звезды – величиною с антоновку. Под домом – весной и осенью остров затапливает Риони, и здания стоят на сваях – посапывают собаки. В кают-компании возится кто-то из приехавших – кипятит чай. Руал снова садится на ступеньку и говорит:

– Вот что, завтра поеду в Тбилиси, в институт, пойду к директору, он должен понять. А сейчас зови ребят и будем смотреть мои трубки. Я недавно сделал такую!..

Этот очерк написан вовсе не в защиту Руала Гачечиладзе: его нечего защищать, он сам за себя постоит, и дела у него сейчас идут совсем неплохо. Он работает, ставит опыты, ищет, и успех или неуспех этих исканий покажет только будущее. Я рассказала о биофизике с маленького острова, потому что хотелось привлечь внимание к непростой жизни этого человека. В Тбилиси у него семья, благоустроенная квартира и полная возможность работать над какой-нибудь более спокойной темой. А в Поти – остров, на котором приятно находиться лишь в хорошую погоду. Зимой здесь нет никого, только Руал, Ираклий, боцман Важико и еще один Важико, электрик, да два-три лаборанта. Ледяная вода растекается по острову тонкой пленкой, кусты стоят голые, колючие... И тогда особенно четко вспоминаются бесконечные хождения по кабинетам, разговоры, когда под прямым «А» кто-то подразумевает скрытое «Б», чьи-то анонимки, жалобы, сплетни. Да, трудным людям бывает очень трудно... Но никогда еще, даже в самые трудные моменты жизни, он не терял веры в то, что делает нужное людям дело, ради которого стоит расплачиваться самой дорогой ценой. Эта вера в «нужность» тоже характерная черта трудных людей.

...Знаешь, Алик, мне сказали, что ты хочешь уйти с Острова, потому что хуже стал ловиться катран и надо искать другое место. И я сразу поверила в то, во что раньше не могла поверить. Потому что, если нужно для дела, ты ничего не пожалеешь, даже свой каторжный труд по созданию Острова. Но я знаю: снова будет дом, откуда по утрам зазвучит музыка. И новые лаборанты, инженеры, мотористы и просто друзья поверят в тебя, в твое дело, которое обязательно закончится удачей, даже если идея окажется несостоятельной («Значит, никто больше не пойдет этой дорогой»). И снова маленькая дочка будет кричать из Тбилиси в телефонную трубку: «Папа, я не хочу подарка, ты только приезжай!» И ты будешь смотреть на трубку потемневшими глазами, будто это головка дочери у тебя на руке, и говорить: «Ты уже большая, пойми – идет эксперимент. Я приеду... не пдачь, моя маленькая, приеду, только попозже», И по-прежнему будут как магнитом тянуться к тебе, на твой Остров, люди – и друзья и недруги. У таких, как ты, обязательно есть свой Остров – надежд и свершений, нерешенных проблем и споров до хрипоты, Остров работы без перерывов на'еду и сон и веры в то, что ты делаешь самое нужное людям дело. И, приходя на этот Остров, каждый будет окликать тебя по-старому: «Здравствуй! Я знал, что ты здесь!»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.