Под маской

Дома Котляров скидывал с себя тот комсомольский облик, который он так тщательно подчеркивал на собраниях, в группе товарищей, всюду, где он чувствовал на себе чье - нибудь наблюдающее око. Дома Котляров хотел наслаждаться плодами своей «общественной карьеры», как подобает истому мещанину. Удивительно, как он швырнул во время ссоры в голову Зины ту самую фарфоровую статуэтку, которую неделю до того принес «для уюта». Котляров очень оберегал свой уют. Вероятно, потом он пытался приладить друг к другу осколки обнаженной нимфы, павшей на поле семейной битвы.

Зина заканчивает свой рассказ.

Только теперь все видят, как глубоко запали ее глаза, какое затравленное выражение приобрело еще недавно задорное и веселое лицо.

- Котляров, Котляров, - шепчет белобрысый парень, - да ведь он сын торговца!

Когда бюро ячейки стало докапываться до корешков, то оказалось, что комсомол для Котлярова был всего на всего удобной лесенкой к вузу. Родным своим, разоблачившись от стеснительного комсомольского костюма, он откровенно признавался в письмах: «Не поступлю в вуз - брошу комсомол». Не выйдет дело с «карьерой» - придется скинуть маску. Но маску сорвали, не дожидаясь решительных шагов со стороны самого Котлярова.

Котляров перестал называться комсомольцем. Ему удалось попасть в строительный техникум, но удастся ли теперь без комсомольского билета, без удобной и подкупающей маски удержаться в техникуме и проделать всю последующую «карьеру»?

Комсомольцы стройбюро Харьковского ГКХ не знали, что Котляров - «чужак», выходец из враждебной среды. Тщетно они рылись бы в анкетах, чтобы напасть на след подлинного классового происхождения Котлярова. Карьерист не любит волочить за собой, как кандалы, тяжелого имени: «сын торговца», «сын попа», «сын кулака». Гораздо легче подвигаться вверх, именуя себя кровным детищем трудового крестьянина или потомственного пролетария, имеющего несмываемые заслуги перед революцией.

Поддельные данные в анкетах - одна из наиболее распространенных уловок, к которым прибегают «чужаки», видящие в комсомоле убежище от всех тягот пролетарской диктатуры.

Комсомольцы села Алгачи Сретенского округа знали Тараторина только как рабочего. Когда он подал заявление, «рабочего» встретили распростертые объятия. Но у Тараторина есть и другое звание. Он сын купца - подрядчика, державшего в своих лапах всю округу.

Корелин - чадо богобоязненного попа. Однако ни батюшка, ни матушка, очевидно, не хотят затруднять для сына жизненную карьеру. Вероятно, не раз перекрестили они его на счастье и может быть снабдили надлежащим образком, когда попович отправился в гор. Сретенск для поступления в комсомол.

Дальнее путешествие необходимо было в силу того, что комсомольцы - односельчане не имели никакого желания раскрывать двери ячейки перед поповским сынком. В Сретенске Корелин - попович пропадает без вести. Но появляется его двойник - Корелин, сын крестьянина - бедняка. Этот новоявленный Корелин благополучно обретается в комсомоле и, украдкой вероятно ставит свечку тому угоднику, который пособил ему положить почин карьере.

Писатель Г. Никифоров изобразил в своем романе «У фонаря» интеллигента - дворянина Рамзаева, пришедшего в партию с камнем за пазухой, с вредительскими замыслами, но переплавившегося в огне революции в настоящего преданного коммуниста. Случай возможный. Творческие силы революции на столько могущественны, что они могут перерабатывать до конца психику даже самых враждебных людей, достаточно чутких и лишенных личного корыстолюбия. Но случай вместе с тем и исключительный. Гораздо чаще в наш лагерь приходят чужаки, руководимые не идеалистическим порывом мести восходящему классу, а самой неприкрытой жаждой урвать свой кусочек медвежьего ушка. Ленин говорил около десятка лет тому назад: «К нам присосались кое - где карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому, что более честные «служилые» элементы' не пошли к нам работать вследствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, нет никакой честности».

Котляров поэтому типичнее Рамзаева.

Кременчугский т. Пузырин рассказывает в нехитром письме о своих разговорах с комсомольцами, вышедшими из чуждой среды: «Я говорил с комсомолкой Т., - пишет т. Пузырин, - что ее побудило вступить в комсомол. Она говорит: «Я для того комсомолка, чтобы мне дали работу». Мне удалось узнать, что отец Т. торгует, и потому ее не записывают на биржу труда, и она пыталась поступить на биржу как комсомолка».

Другой кременчугский комсомолец рассказывает о «карьере» некоего Шулики. Шулика пробрался на предприятие. Он не дорожил своей глоткой и выступал на каждом собрании, щедро рассыпая цветы красноречия. «Активность» Шулики привела к тому, что его избрали секретарем цеховой ячейки. Но Шулика не смог больше сдерживаться. Очевидно, он счел свою карьеру обеспеченной и пустился во все тяжкие. Водка, путешествия к проституткам, драки, хулиганство - вот что стало буднями Шулики и веселой компании, возглавляемой им! На комсомольцев, стоявших в стороне, Шулика покрикивал: «Изотру в порошок!». И что же? Шулика также оказался ряженым. Под рабочей блузой скрывался кулацкий сынок. Вначале он отпирался от своего отца, уверяя, что давно порвал с ним связь, но как только Шулика исключили из комсомола, блудная овца тотчас же вернулась под отцовский кров.

Длинной вереницей тянутся чужаки, пробравшиеся в комсомол, прибегнув к маскараду. Чистка комсомола, вероятно, обнаружит очень многих активистов, живущих двойной жизнью: на собрании - вулкан революционной страсти, а дома - разложившийся развратник или чистопробный мещанин. Сожалеть об их судьбе мы не станем.

Но нельзя поддаваться мягкосердечию и тогда, когда речь идет о «чужаках», которые искренно тянутся к комсомолу, но не в силах порвать со своей средой.

Г. Тазенков из Орловского округа прислал нам очерк, изображающий постепенное озлобление сына кулака, которого - сторонятся комсомольцы, которому, несмотря на его искреннее желание, не дают работы. Не перенеся этой роли отщепенца, кулацкий сын пытается повеситься, но и здесь его постигает неудача. Кончается очерк словами: «В сознании медленно встает радость и вместе с тем злоба: «Сволочи, до чего довели. Узнаете вы теперь сына кулака». В душе уже нет отчаяния - есть только злоба. Глухая, звериная злоба». Бедняги кулаки, которых не пускают в комсомол! - как бы восклицает автор. Все его симпатии на стороне гонимого и отверженного кулацкого сынка.

Схожий сюжет разработан в другом очерке «Обкрутили», автор которого описывает профшкольца из мещанской семьи, рванувшегося в комсомол, но под влиянием семейных угроз снявшего свое заявление. Товарищи видят в этом поступке подвох и объявляют отступнику бойкот. Поневоле он сближается с нэпманскими сынками и из общественно - активного, советски - настроенного парня превращается в завсегдатая фокстротных вечеринок.

Беда мягкосердечных авторов заключается в том, что они ищут причин психологического краха вовсе не в том месте, где они коренятся. Комсомол не виноват в раздвоенности тех чужаков, которые, с завистью следя за зацветающей новой жизнью, все же не в силах оторваться от своего классового берега, от своей семьи, от буржуазного окружения. В этом повинна их классовая природа. Даже в том случае, когда разрыв внешне происходит, классовая природа может сказываться крайне вредоносно. Мы знаем, что мелкобуржуазным шатаниям и колебаниям подвержены подчас те коммунисты и комсомольцы, которых нельзя упрекнуть в личной нечестности. Они могли подчас во имя коммунизма рисковать своей жизнью, но, не переделав полностью своей психики, оказывались в критический момент отдушиной для давящей на нас враждебной стихии.