- Будут теперь знать! - убежденно сказал Трофимыч.
Домой мы возвращались вместе: Трофимыч, оказывается, был жителем Лосевки. Глядя себе под ноги, он сообщил, что отца его прибила в позапрошлом году гроза, мать работает под городом на лесозаводе и что осенью он в первый раз пойдет в школу.
- А ты... нешто дачник? вдруг спросил Трофимыч и поднял на меня глаза. В их ожидании скрывалась какая - то откровенно - ревнивая надежда, но я не разгадал ее и ответил утвердительно. - А - а... - отозвался Трофимыч, и мне показалось, что он ускорил шаги.
Чем дальше уходили мы от сумрачной пади, тем отчужденней становился Трофимыч: у него пропал ко мне всякий интерес. Я ломал голову над причиной такой резкой его перемены и в конце концов решил, что дело тут в близости деревни: в лесу Трофимыч приласкался ко мне от страха. Это было немного обидно, но все же я сказал:
- А буклы ты зря боишься. Это выпь, птица такая, из породы цапель.
- Птички по - бычиному не кричат, - резонно ответил Трофимыч и свернул к лосевским огородам.
А вечером я увидел его снова. Он шел куда - то вдоль улицы, то и дело поглядывал на красный закат и что - то соображал. Над дорогой плавала розовая пыль, взбитая велосипедами дачных ребятишек, в небе копнились прожаренные за день облака, и во дворах оглушительно кричали дачные петухи, привязанные ситцевыми лентами за ноги: откармливались.
Мой юный сосед, не желавший по утрам пить третье яйцо, вечерами катался на «Орленке», что - то пел под Утесова и никому не уступал дороги. Не дал он ее и Трофимычу, и когда тот шагнул вправо, туда же, еще издали, повернул и дачник, неистово работая звонком и педалями. Трофимыч кинулся тогда влево, цепко следя за передним колесом велосипеда: оно вместе с песней стремительно накатывалось прямо на него. Все остальное уместилось в одну секунду: Трофимыч прирос к дороге, сжался, напружинился, а когда велосипед оказался от него в двух пядях, отпрыгнул в сторону и каким - то судорожным толчком рта гневно и коротко крикнул что - то дачнику.
Дальнейшие события разыгрались так: мой дачный сосед лежал в пыли рядом с велосипедом и не хотел вставать. Из отверстого рта его тек густой рев, а из носа - то, что в Лосевке зовут юшкой. Адам Егорович крепко держал за руку Трофимыча, хотя тот йе пытался бежать и только временами поглядывал на закат: видно, торопился куда - то. Мамаша дачника шелестела над ним китайским халатом и умоляла меня позвать милицию.
- Скажите, она имеется тут или нет? Он же толкнул ребенка! Слышите? Толкнул...
- Я его не толкал, - без надежды на то, что ему поверят, сказал Трофимыч. - Он сам все время задавливал меня... И нынче тоже. А я только гавкнул на него. Всего - навсего раз...
- Вы слышали? Он на него гавкнул! Как вам это нравится? Он же мог убить ребенка до смерти! Идите и позовите сельсовет, если в этой дыре нет милиции...
- Не надо сельсовета, - вежливо сказал я женщине.
- А что же, по - вашему, надо? - изумилась она.
- Выпороть. Вашего сына... Больше мне не удалось сказать ей ни одного слова: дама е китайском халате умела говорить такое, чего не умел я. Когда она ушла, волоча за собой упиравшегося сына, я предложил Адаму Егоровичу освободить руку Трофимыча.
- А мне думается, - возразил он, - что его лучше поучить пять минут хворостиной сейчас, чем в совершеннолетии пятью годами по указу, а?
- А вы бы поучили дачника, - в тон ему предложил я, - он ведь у вас каждое утро цветы мнет.
- То дело не по мне, - каким - то скучным голосом отозвался Адам Егорович. - У него папаша на «Победе» ездит, пускай и учит...
Уходя, Трофимыч пытливо взглянул на меня и чему - то улыбнулся длинно и загадочно.
В сумерках наступавшей ночи я сидел в палисаднике и вдруг услыхал на дороге чьи - то шаги и голос Трофимыча:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.