Котелок закипел. Старик подхватил его тряпкой и поставил на стол, затем достал два стакана и черепок, в котором лежало несколько кусочков сахара, и разлил чай.
- Пейте, вы, «ни кола, ни двора»!.. Пар из котелка круто валил к потолку.
Стаканы с чаем стояли, будто наполненные мёдом.
Старик уселся у печи на чурбане. Положил на колено уздечку, достал из печурки шило, просмолённую дратву и косой сапожный нож. Огонь печи освещал лицо старика, скуластое, худое, с клочьями седых бровей, под которыми поблескивали бойкие раскосые глаза.
- Ни кола, ни двора... - снова повторил старик. - Сатана-то этот, немец, прошёл - навёл порядочек. Какое ему дело, сколько силушки нашей в постройки всякие легло!.. А вот сожгли, уничтожили. Баб, которые покрепче, на работу к себе погнал: зубы глядел, метром спину вымерял. Весь хутор в три вагона запер. Аж сердце заскрипело, как увидел. Подбегаю к паровозу, где сатана этот. Кулаки сжал, трясусь весь. Шапку снял, да этой шапкой по роже его и шлёпнул. Раздели меня, разули и в особый вагон, в холодильник: за не сочувствие. Спасибо нашим, отбили. Пришёл на хутор - курица одна квохчет. Хотел на племя оставить, крошек ей накрошил, а сам в район поехал, к власти нашей: как дальше жить? Целый мешок ржицы отсыпали, муки фунтов сорок для начала. Везу на салазочках, вот, думаю, заживём с курицей! Приезжаю, а она уж и глаза закатила, не вынесла.
Старик поднялся, прошёл в угол к мешку с зерном, стукнул кулаком по узлу:
- Ничего, для начала мне больше и не надо. Золота столько давай - не возьму.
- Надолго ли хватит? - спросил майор.
- Да на всю жизнь, только в добрую землю бросить...
Старик шагнул назад к печи. Косматая тень его метнулась по стене, постояла перед оконцем и резко опустилась к полу.
- За старое было ремесло взялся, - сев на чурбан, продолжал старик, - свистульки для пузанов делать и вдруг третьего дня стучат в дверь. Открываю: нарочный из района с бумагой. «Помоги, говорит, что делать. Вычёркиваю ваш колхоз из списка: нет никого». «Стой, говорю, малый, без местности себя не дам оставить». Он это: «Ладно, ответь на вопросы: сколько плугов?» «Один, отремонтировать надо». «Коровы, лошади есть?» «Нет», - говорю. Задумался он опять: кроме меня, мешка ржи да плуга, ничего в списке нет. «Ну, что ж, говорит, распишись». И за председателя-то подпись свою и маханул я. А где моя артель? Артель моя по всей земле рассеяна. Мы помолчали. Потом майор оказал:
- Все потихоньку соберутся, отец. Вот дай немца переступить.
- Мне мало, что ты его переступишь. Ты переступи, а штык - вперёд, чтобы другие в чёрных рубахах не поволокли меня из хаты мучить.
- Погоди, погоди, - морща лоб, проговорил майор. - Ещё за дымом войны глаз не видать наших! А увидят - и отпрянут в страхе.
- Отпрянут? - шепотом переспросил старик.
- Отпрянут, - повторил майор. - А не отпрянут, - сталью сломим и ненавистью нашей.
Старик схватил руку майора и пожал так, что тот привстал, сморщившись от боли.
- А-а, командир, запомни, как тебе ручку-то жмут!
- Я запомню, но ты, боюсь, забудешь, - засмеялся майор - Так вот, чтобы не забыл...
- Не сдам, не сдам! - кричал старик, но правое плечо его опускалось всё ниже. - Довольно!.. - не стерпел он.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.