Сеня, раздумывая, как поступить при столь непредвиденных обстоятельствах, глядел в окно.

Перед ним в дыму, в пепле, со взорванными туннелями метро, разбитыми вывесками, закопчённым кирпичом, забаррикадированными улицами, рухнувшими домами, лежал город, породивший фашистскую смерть, вскормивший её кровью и горем и выпустивший на волю. Как долго шли сюда наши люди, чтобы убить эту смерть! Всё видели наши люди в пути, всё видели, всё испытали, по - разному жили, надеялись, горевали, вспоминали о близких, писали письма. И прошли весь путь до конца, до Берлина.

«Вперёд, на Берлин!» Да, Сеня повидал эту надпись за четыре года войны! Он видел её на кабинах автомашин среди украинских подсолнечников, томимых зноем, от которого чёрные трещины шли по полям и дым казался тяжёлым, проникающим в складки одежды, как пыль. Она была на стенах польских домов, на маленьких улицах, где в окнах лавчонок виднелись рекламы швейных машин, дамских шляп, игрушек, гвоздей и уксуса; на придорожных рыжих столбах среди Беловежской пущи; над развалинами Варшавы, где статуи рыцарей валялись на тротуарах и где людские подошвы проложили среди битого кирпича извилистые бурые тропы. И он помнил те же надписи, прошедшие тысячи километров, в ночь последнего штурма, когда вспышки артиллерийских залпов были такой частоты, что свет их озарял облака и, отражаясь, падал вниз, выдирая из темноты чёрно - зелёные

контуры зданий того самого города, который и был наконец Берлином.

И вот перед ним Берлин. Этот дом и окно - Берлин. Это небо - Берлин. Это солнце и воздух - жизнь, мир.

- Да что разговаривать! - вдруг громко сказала Варя. - Мир, а они людей убивают. Война кончилась, а они...

- Товарищ сержант! - строго прервал её Сеня.

Но она продолжала, не слыша Сени, не очень связно, побледнев, указывая на немцев, которые испуганно глядели на неё:

- Что эти - то ему сделали? Пусть скажет, что? Живёт себе человек и живёт, и радуйся, что живёт. И воевали, чтобы человеку жить... А они...

- Товарищ сержант! Я не давал вам разрешения говорить!

- Есть не давали разрешения говорить! - Варя вытянулась и отдала Сене честь. - Звери они!... Мир, а они... Эх!

Когда Варя начала говорить, американцы уставились на неё. Едва Варя умолкла, как полковник вежливо запросил перевода. Усков озадаченно разъяснил, что всё это не имеет существенного отношения к делу. Полковник учтиво настаивал. Тогда Усков передал общий смысл вареных слов, опустив характеристики и детали.

- Барышня чрезвычайно нервна, - сказал полковник, пожалуй, чуть - чуть суховато, - дайте ей капель от нервов или конфету и отправьте в колледж «Танцы и Добродетель». Боюсь, что ей следует выращивать артишоки, а не воевать. «Мир, человек, рисовый пудинг, истерика», - корректно подтрунивал он, - если у вас все солдаты такие, как эта девица, с вами легко воевать, господин капитан.

- Однако конец, господа! - Сеня встал. - Я передам вас в штаб полка для дальнейшего препровождения. Прошу следовать за лейтенантом.

Полковник тоже поднялся и приложил ладонь к пилотке.

- В штаб или в монастырь, - сказал он, может быть, ещё чуть - чуть суше, - к коменданту или в воскресную школу, мы будем дрессировать эту страну, как сочтём нужным. Мы втолкуем ей, кто у неё хозяин. И мы в Штатах (да простится мне это напоминание) достаточно много вколотили в войну, чтобы самим решать, когда здесь пускать в ход смерть, а когда - катехизис. Это так же верно, господин капитан, как то, что я желаю вам доброго утра и всевозможных успехов.

Остальные американцы тоже приложили ладони к пилоткам и направились к выходу, сопровождаемые Усковым.

Через полчаса Сеня, окончив работу, вышел в город. Справа от Бранденбургских ворот ещё дымилась гостиница «Адлон». Слева, сквозь рухнувшие стены, виднелись аппартаменты французского посольства с изысканной мебелью, повиснувшей между этажами. По широкой тиргартеновской аллее шли наши танки и автомобили. Поближе к роще двигалась наша пехота. Лошадки с номерными бирками в хвостах тащили повозки, гружённые солдатскими сундучками и имуществом ротных канцелярий. В самой роще пришедшая только что в Берлин стрелковая рота расположилась на обед. Один из солдат, сидя возле походной кухни, молча читал дивизионную газету.

- Ну и как? - спросил его другой.

- Победа! - ответил стрелок и сложил газету. Он встал, оглядывая площадь и улицы.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.