Обыкновенная операция

Медведев сам наложил два или три зажима, казалось, он делает это не прицеливаясь. Но длинные никелированные лапки точно ухватывали центр красного пятнышка, и после этого кровь уже не сочилась.

Он раздвинул мышцы, рассек плевру, в ране показалось легкое. Оно то вздымалось, то опадало... Собственно говоря, оно должно было перестать дышать сейчас, сжатое воздухом, ворвавшимся в грудную клетку. Но этого не произошло.

В дыхательное горло больной была вставлена тонкая трубка, соединенная с наркозным аппаратом, по ней прямо в легкие подавалась смесь кислорода и паров трилена—синенькой обезболивающей жидкости, скупо — лишь до отметки «10 см3»,—налитой на дно аппаратной банки. Когда еще перед операцией больная уснула от инъекции наркотика, вслед за этим ей ввели в вену яд кураре. Он расслабил, выключил всю мускулатуру. Поэтому анестезиологи очень легко провели в трахею эту трубку. Но поскольку мышечное расслабление продолжалось, за пациентку «дышал» наркотизатор: он то сжимал, то отпускал в определенном небыстром ритме резиновый мешок смесителя: вдох... выдох... вдох...

Сейчас наркотизатор стал вытягивать зачем-то шею, стараясь заглянуть в рану. Приподнимая веки больной, сосредоточенно всматривался в зрачки, трогал ваткой роговицу, проверяя рефлексы. Наркозная сестра измеряла давление, считала пульс, снова мерила давление.

Зажужжали сразу два стоявших в операционной аппарата: самописцы одного чертили кривые биотоков мозга, самописцы другого — кардиограмму. Алиса Ровина быстро разрисовывала наркозную карту. Голубые клипсы чем-то помешали Ровиной, сдернув, она положила их в карман халата, взглянула на исчерченные кривыми биотоков бумажные ленты и велела ввести еще тубокурарина.

Медведев сказал сердито:

— Легкое не спадается!.. Алиса, хватит писать... Последи сама!

Ровина подошла к наркотизатору.

— Ты дыши полупустым мешком. Даже меньше, чем полупустым,— сказала она.

Ровина сама нажала на клапан, воздух со свистом ушел из аппарата, мешок опал, и тут же Медведев осторожно сдвинул легкое причудливо выгнутой никелированной пластиной-«зеркалом». Сестра подала ему большую марлевую' салфетку, смоченную в тепловатом растворе. Медведев отстранил ею сердце, мерно вздрагивающее под сероватой полупрозрачной «сорочкой»-перикардом, и тогда сразу стала видна аорта — упругая труба, лежавшая под еще одним листком плевры, у спины.

Медведеву пододвинули табуретку. Он сел: нужен был полный упор. Длинными тонкими ножницами с маленькими лезвиями надсек плевру и обнажил аорту. Он все делал очень просто, и это была та замечательная простота, которая теперь никого не удивляет. Руки Рихтера, Клиберна, Ойстраха, золотые руки академика Бакулева, передавшего свое искусство множеству учеников и в их числе Мешалкину и Медведеву... Руки многих умельцев двадцатого века, умельцев самых разных профессий, давно рассказали о новой ступени совершенства, которой достиг этот естественный инструмент. Искусство рук уже никого не. удивляет. Слово «виртуоз» вышло из употребления, став банальностью.

...Стало видно, что аорта как раз посредине словно смята или скорее стянута изнутри чем-то невидимым и цепким, стянута сразу в нескольких направлениях. Рядом с перетяжкой виднелись очень толстые — непривычно толстые— межреберные артерии, ставшие отводными каналами. Это они взяли на себя работу аорты. Их сечение, даже всех, вместе взятых, было меньше, чем сечение аорты. Оттого-то кровь шла по ним под очень высоким давлением. Эти сосуды показались мне напряженными до предела, и даже подумалось: не помоги сейчас Медведев своей пациентке, сосуды лопнут... Но хирург перебил эти мысли. Он сказал:

— Будем мерить.

Власов стоял у кардиографа, к которому был прикреплен еще один аппарат — для измерения давления крови внутри сосудов. На этой операции давление приходится мерить много раз.

— Готово,— ответил физиолог и нажал кнопку. Аппарат зажужжал. Медведев стал вкалывать

тонкие иглы зондов то в один, то в другой сосуд. Каждый раз, прежде чем вколоть иглу, он выпускал из нее тонкую струйку прозрачной жидкости.

— Выше сужения... Пишет?

— Сто шестьдесят,— отзывался юноша и поворачивал какой-то краник.

—? Ниже сужения...— говорил Медведев.— Пишет?

— Сто... Пишет...— Физиолог раздраженно переступал, даже как-то подпрыгивал тихонько у своего аппарата, потому что широкая бумажная лента с фиолетовыми кривыми очень быстро выползала из-под самописцев прямо ему под ноги. Он сказал: «Все записано» — и остановил аппарат.