О хоккее и о себе

Спрашивают те, кто видел, как Слава и я говорим друг другу на площадке что-то, по-видимому, злое и неприятное.

Да что там со Старшиновым, но даже ведь и с тихим и спокойным Давыдовым порой схватишься... Хоккей — игра темпераментная, и отсутствие честолюбия вряд ли мыслимо у спортсменов классных команд.

В письме, пришедшем из Новосибирска, меня спрашивают: «Скажите, Анатолий, как чувствуют себя члены сборной страны после конфликтов во время встреч между клубами?»

Вопрос из числа тех, на которые отвечать неловко, неудобно. Впрочем, «конфликты» — это сказано слишком сильно.

Сила нашей сборной во многом объясняется именно тем, что это дружная команда, тем, что нет в ней динамовцев и спартаковцев, армейцев или торпедовцев, нет москвичей и воскресенцев. Все это так, и тем не менее... Тем не менее мы не только хоккеисты сборной, но прежде всего игроки ЦСКА, «Химика», «Динамо»...

Матчи лидеров носят напряженный, нервный характер, атмосфера ажиотажа возбуждает, горячит, наэлектризованность трибун подхлестывает страсти на площадке, и взвинченный характер матча не кажется чем-то неожиданным: в дуэли ведущих клубов соображения престижа играют едва ли не самую главную роль.

Естественно, что сражение на площадке приобретает порой излишне резкий характер, и мы нервничаем, подчас даже срываемся, и потом едем «успокаиваться» на скамью штрафников.

И, право же, не стоит искать какие-то глубокие и многозначительные причины столкновений игроков в ходе жаркого хоккейного матча.

Не только я и Слава Старшинов, но и жены наши дружат. Надеюсь, эти мои слова услышат любители всевозможных домыслов и слухов о ссорах спортсменов.

Я отношусь к Вячеславу с самой горячей симпатией, и если швыряет он меня на лед, бросает угрожающие взгляды и обидные реплики, то это вовсе не значит, что мы враги.

Но однажды я сорвался. Мы встречались тогда с «Химиком». Игра оказалась тяжелая. Счет был равный — 4:4.

Против меня играл Валерий Никитин, замечательный мастер, хоккеист, которого включают в сборную СССР на разные амплуа — и нападающего и защитника.

Играл он против меня великолепно. Я был обезоружен. У меня не получалось ничего. Я начал грубить и в конце концов нанес Валерию травму. Он потом смог все-таки вернуться на площадку. Но ему было крайне тяжело, и довел он матч до конца только за счет мужества.

И как только я мог обидеть этого тихого и мирного человека? Ведь Никитин не давал никакого повода для грубой игры, он никогда никому не сделал ничего дурного.

Тот печальный эпизод стал для меня суровым уроком, так стыдно мне не было никогда, и хотя Валерий не вспоминает этот случай, свою вину я чувствую до сих пор.

Автор письма, присланного из Горького, интересуется: «Не было ли ревности в вашем отношении к Мальцеву на чемпионате мира 1969 года? Не обиделись ли вы за Полупанова, чье место занял динамовец?»

Я говорил только что: в сборной нет динамовцев или армейцев, в сборной все мы одна команда, один коллектив.

Саше Мальцеву виднее, его оценка была бы более верна и важна, однако, надеюсь, у него не было оснований жаловаться на то, как мы с Володей Викуловым встретили нового партнера по тройке.

Я не хотел бы выдавать свою личную и, видимо, весьма субъективную точку зрения за мнение всех хоккеистов, но, по моему твердому убеждению, для сборной команды, для любой ее тройки класс, спортивная форма форварда более важны, чем его ведомственная принадлежность или приятельские отношения.

Вряд ли будет откровением мое признание, что я очень любил Витю Полупанова, нас многое связывало, мы играли в одной тройке с 1965 года, на сборах всегда жили втроем в одной комнате, и успех каждого из нас зависел от игры партнеров.