1

В Сургуте, в горкоме партии, я слушал географа академика, принимавшего участие в открытии нефтяного Западносибирского купола. Он делал над картой движения, словно натягивал на нее координаты, острозвенящие струны.

– Средняя и северная Обь, до океана, до самой Губы, до Таза... Нефтегазодобывающая индустрия. Тысячи буровых. Гигантский, размытый по пространствам, колеблющийся ареал расселения, созданный из бесчисленных вахт. Далее... Города. Центры кристаллизации. Здесь Сургут, Нижневартовск, Стрижевой... Выше – Надым, Уренгой, Салехард... Комбинаты по сжижению газа... Далее... Порты. Круглый год танкерами к себе и на экспорт. В Штаты, в ФРГ, в Японию. Атомоходами взламывается Губа... Одним словом, узел завязался гигантский... Сквозь слова его, сливаясь с полярными радугами, светились дымные спектры заводов. Хрустела белая корка моря, раздавленная броней ледоколов. В промоинах шли корабли с заморской геральдикой флагов. Увозили в трюмах сибирское подземное солнце. Брюхатый «Антей» выгружал на бетон алмазные буры и красные бычьи туши. И на зимниках, пробиваясь в снегах, вязли колонны «МАЗов».

– Все это есть или будет, – продолжал академик. – Но в начале всего были воды...

2

Но в начале всего были воды, ледяные и тусклые, бегущие к Карскому морю. Кряква взмывала с протоки, чуть видной стрелкой доносилась до пустынной, водяной середины и терялась в кружении лиловатых полярных лучей. Охотничий чум топорщился сырой берестой. На старой избе рассыхалось деревянное солнце. В пеньковых сетях загоралась и гасла рыба.

Но вот негромко и бойко застучали моторы. Катерки зашныряли вдоль

плесов, по узким протокам, вверх по таежным речкам. На берег вываливали мешки с продовольствием. Бородачи разворачивали походные карты, отбивали азимуты, шли, приглядываясь к болотной радужной пленке. Врезались, как ручейки, в нехоженый массив континента. Шелестели в красных коврах костяники, в войлоке брусники, морошки. И сохатый шарахался и после смотрел, не мигая, как мимо проходят люди.

Высоко запели винты светло-серых «Илов» с красными полярными клеймами. Нацеливали приборы и длиннофокусную оптику. Бороздили небеса, квадрат за квадратом, сквозь прорывы туч снимали снежную, в ржавых кольцах тайгу. И в далеких центрах ложились на лабораторные стенды листы аэрофотосъемки, рентгеновские просветы земли. Легкие рек и озер. Пузыри дышащих глубин. Ученые с линзами скользили по чуть видным смещениям равнины.

Над Западной Сибирью на орбитах возникали спутники, начиненные приборами, шарили сквозь туманы, нащупывая лосей и медведей, клубящиеся нерестилища, обломки древних ладей, помнящих здесь, на Оби, удаль донскую и волжскую, лязг железных доспехов, казацкую песню. Космические лаборатории тончайшим скальпелем рассекали подземный купол до черной пузырящейся гущи. Наносили рисунки будущих месторождений.

На осоки, пески с подошедших барж швыряли сходни. Плавучие краны выхватывали из трюмов приземистые вездеходы, плосколобые болотные тракторы. Стальные свитки, стиснутые в тугие спирали, раскрывались в серебристо-белые, похожие на аэростаты цистерны. И танкеры, присосавшись к ним ребристыми шлангами, нагнетали горючее. Самоходки шли и днем и ночью. Парилась земля от костров, от холодных, со снегом смешанных ливней. Валились с хрустом деревья. Ахали глубинные взрывы. Трассы прокалывали лес. Аэродром раскатал бетонную монолитную скатерть, и первый «Ант», приземлившись, раскрыл алюминиевый зев, набитый приборами и апельсинами. Буровые окунули в топь победитовые коронки, дробили темя Сибири, жадно тянулись в недра. Пока не взвился первый, огненно-черный, петушиный фонтан, и бурильщик, ошалевший от радости, макал огромные, тверже железа, ручищи в подземную жижу, чернил ею лицо и губы.

Нефтеводы, продернутые через реки и горы, гнали тонны тюменской нефти. Химкомбинаты подставляли свои серебряные цилиндры и сферы. Газеты мира, публикуя снимки бурильщиков в касках, писали о кредитах, поставках, о русской нефти, исчисляя ее в баррелях и долларах.

А на Обь продолжала накатываться нарастающая волна техники, и я мчал в двухкабинном, граненом трубовозе, громыхавшем на бетонных колдобинах пачками труб, и Сургут возникал сквозь просеку вышкой ретранслятора, резным сердечком на ставне, пятиэтажным домом и рыжими энергопоездами на рельсах...

3

Стройка Сургутской ГРЭС выдавила из топей бетонный, до неба, куб. В полый распил свищет сибирский ветер, валит гарь от грузовиков и бульдозеров.

Стою на расквашенной глине, под безмерным пролетом. Вглядываюсь в пуповины труб, водоводов. Словно рассекли наполненное железом нутро. Оно ухает, дышит, изливает из себя огненные потоки сварки. Пробегающий парень в спецовке, неся манометр с трубкой, встал на минуту. Дунул, прочищая прибор. И станция откликнулась воем компрессоров, визгом моторов, хрястом железа. Пахнуло горелым металлом, растревоженной землей...

Отсюда, сквозь перекрытия, зарю, дожди, виден сегодняшний день Сургута. Размах и тяжесть битвы за нефть. Тот новый подвижный контур, в который вписывается город и край накануне партийного съезда.

Обмуровщик Владимир Любич. Его мастерок отшлифован на Запорожской ГРЭС, на Киевской й Черниговской ТЭЦ, на Кольской атомной. Для него карта державы – карта его судьбы и профессии. Сегодня с молодежью города он рапортует съезду.

– Эту станцию кончу – на следующую. От нашей, Сургутской, другие начнут почковаться, двинут к океану, на север...

В роторном зале грозно вращаются сияющие валы агрегатов. Медные жилы подстанции, сочно блеснув, улетают в тайгу – в город, к месторождению, к стройкам.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.