Фотоателье

Валентина Дрозд

Место, куда мы шли, находилось за деревней. Фотоателье «Березка» – так назывался уголок, где мы любили оставлять на память себя и свое время. Березы росли здесь у обочины, песчаная дорога уводила их за собой вдаль. Калина и шиповник плотно кустились у стволов, из-за их гущины никак нельзя пробраться вглубь. Только узенькие тропинки со следами ходившего в лес стада показывали путь, где можно ступить. Городили шиповник зеленые заборчики лопухов, их большие листья с желтыми цветами выглядели контрастно – словно огни свечек мерцали в зеленой ночи. Солнце стояло высоко, оно набросило золотые сети на кроны деревьев, лучи пробивались сквозь листву, и она без всякого сопротивления пропускала их. Теплая трава нежила тело, июльское солнце слегка морило в тени, хотелось лежать долго-долго и чувствовать всю необъятность земли. Запрокинешь голову – вверху небо зеленое, а в нем золотые звездочки; набежит легкий ветерок, и задвигаются звездочки: какая больше станет, какая вообще исчезнет. Креслом в нашем «фотоателье» служила большая кочка, вся устланная живым ковром. Рядом лежал сухой ствол березы, ее, белая кора рвалась бахромой на ветру и шуршала. Брюхо ствола лежало на возвышении, и от малейшего прикосновения береза трепетала.

Анара села на ствол, поджав босые ноги, обхватила колени руками. Черно-смолистые пряди рассыпались, сбегали змейками по плечам. Ситцевое платье придавало ей легкость березовой бахромы, в черных глазах таилась грусть. Щелкнул затвор аппарата... И, готово! Такой девушка осталась навсегда.

Русоволосая босая Юлия бежала ко мне, вскрикивая от уколов колючек:

– Сюда, сюда! Идем! – Она махала мне рукой. – Вот смотри, колокольчик! Я его не сорвала, зачем ему умирать... Ты меня прямо рядом с ним сфотографируй, ладно...

Юлия легла на землю, подняла голову, лицом оперлась о ладони, локтями утопая в траве. Щека ее коснулась сиреневых цветков, они вздрогнули от человеческого тепла и благодарно склонили головки. В девичьих огромных глазах светилась нежность, перенесенная в вечность.

Марина облюбовала себе молоденькую ветвистую березку, просила меня запечатлеть ее здесь. Стройные береза и девушка – они были схожи друг с другом. Кудрявые волосы Марины отливали цветом каштана, обнажали шею, узенькая тесемка голубилась на загорелых плечах; небесного цвета глаза лучились изнутри озорством и непоседливостью.

Скоро фотоаппарат лежал в футляре. Сделавший свою работу, он, конечно, не знал, что совершил. Пройдут годы... Судьба по-разному обойдется с нами. Только ничего не сможет сделать с небольшими карточками, в которых наша юность – навсегда.

Чистые Пруды

Константин Новиков

Середина января. Около семи часов вечера. Несильный мороз легко висит в воздухе, изредка задевая лицо мягкой волной, осторожно касается ресниц и щек.

Надо льдом Чистых прудов плывут параллельно несколько проводов, к которым через равные промежутки прикреплены лампы, покрытые блюдцами плафонов. Лампы, окрашивая лед, в желтоватый цвет, делают его уютным, теплым, хорошо знакомым.

Именно эти, связанные в линию лампы под плоскими колпаками, похожие, если смотреть сверху, на точки и тире нерасшифрованной радиограммы, и именно этот желтоватый оттенок льда напомнили мне сейчас пруд из детства, пруд, к которому иногда приводили меня взрослые по вечерам. Стоя у края замерзшей воды, я подолгу смотрел на многоцветный живой водоворот, людоворот, состоявший из ярких размытых пятен, быстро скользивших мимо меня по кругу, по кругу, по кругу...

Вот и сейчас – коньки разрезают лед, негромкий приятный хруст смешивается со смехом, разговорами, и конечный, долетающий до меня звук сложен, состоит из множества оттенков – ну, прямо мелодия из детства.

Когда давным-давно забытое, стертое, ушедшее, которое, казалось, никогда более не вернется, все же возвращается, начинаешь вполне реально ощущать собственную память – цепочку твоей жизни, содержащую все звенья, начиная с самого первого, неповторимого. И все годы, ушедшие неизвестно куда, на мгновение возвращаются, обретая объемность, наполняясь красками, живыми лицами, отчего становится спокойно и грустно.

Передо мной по освещенному льду кружатся цветные костюмы, вязаные шапочки, свитера, гоняются друг за другом, смеются, раскрашивают лед. Краски, краски... Все смешивается перед глазами, шапочки, шарфы, улыбки захватывают, завораживают.

Я неподвижно стою, глядя на уютный лед Чистых прудов, на красочный живой коллаж: Яркая, с размытыми желтоватыми краями точка, вытянутое черное тире, снова размытая горящая точка... И так до противоположного берега, края.

А дальше, там, где кончается лед, – темные недвижимые деревья, из-за скрюченных голых веток которых проглядывают цветные прямоугольники окон старого массивного дома. Я знаю, что если поднимать взгляд вверх, то освещенные окна будут рядами наслаиваться друг на друга до тех пор, пока не начнется спустившееся совсем низко черное небо. Это я знаю, а потому поднимать глаза мне совсем неинтересно.

Ярко-красным елочным фонариком светится неоновая точка над входом в метро. Подошвы чуть поскрипывают на чистом, еще не утоптанном снегу, и я иду на густой красный свет. Торопятся люди с сумками, коробками, упаковками. А моя ноша легка и светла, словно перо жар-птицы в кармане: достану – и все озарится кругом...

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.