Ночные посетители

- Снова тебя черт дернул вернуться поздно, убийца моего сердца! И как тебе, бандит проклятый, не стыдно! Вот у Анжелики сын, как сын - и матери помогает, и деньги зарабатывает, а ты с луной на штанах бегаешь, улицы освещаешь прорехами. Все мудрствуешь, коммунист.

«Какой таракан укусил ее в ноздрю», - пожимает плечами Дагобер, слушая телеграфные ругательства старухи. Но старуха не успокаивается.

- Вот и допрыгался. Сегодня у нас была полиция, обыск сделала, все бумаги захватила. Даже то, что ты под тюфяк запрятал разыскала. Еле - еле уверила шпиков, что ты на два дня к сестре уехал. - И вдруг, неожиданно расчувствовавшись: - Беги, беги, сынок. Плохо что - то. Посадят тебя в холодную.

Дагобер понял: полиция, обыск, захвачены документы, касающиеся работы среди солдат. В ушах звенят слова матери: «Беги, беги, сынок». Ноги словно в сапогах - скороходах быстро меряют улицы. Знакомые проходные дворы пропускают через себя и скрывают от невидимого врага. Проходит полчаса, и Дагобер снова на площади Бастилии.

«Куда идти? Конечно, к Луизе. Она научит, она поможет».

Луиза живет на улице Змеи - длинной щели между старыми домишками Сен - Мишеля.

Днем здесь протянуты через всю улицу веревки, на которых сушится белье, днем тут шумно: все сплетни Парижа пробегают по конвейеру пожелтелых языков старых мегер через эту щель, соединяющую Сен - Мишель и Сен - Жермен.

Ночью - пустынно, разве какой - нибудь пьяница, запутавшийся в ночных кварталах, отдыхает на панели или в темном углу спит безработный.

Даже шпики и те не заходят сюда. Зачем? Улица Змеи пользуется блестящей репутацией. Тут живут солидные мещанские семьи, а в ароматных супах, в судках с кипящими макаронами микробов коммунизма не отыщешь и с микроскопом.

Дагобер не встречает никого на своем пути. Тихонько он поднимается по маленькой патриархально - скрипящей лестнице на второй этаж. Три четких удара в дверь.

- В чем дело? Какому доброму или злому гению я обязана за поздний визит?

Луиза открывает дверь. Она еще не спит. В комнате Дагобер садится на диван и быстро сообщает в чем дело.

- Гм... плохо, - качает головой Луиза. - Дело пахнет провалом.

Ее красивая остриженная а - ля - гарсон головка мрачно покачивалась взад и вперед. Брови сдвинуты.

Дагобер устал. Он чувствует усталость, наливающую свинцом его ноги, руки, голову. Он рад, что, наконец, ему можно не заботиться о себе. Луиза решит все, а он теперь может спокойно отдохнуть. Ведь, завтра снова надо будет куда - то бежать, куда - то торопиться.

- Я пойду к секретарю окружного комитета, - предлагает Луиза. - Посоветуюсь с ним, а ты пока ложись на диван и спи.

Дагобер не заставляет себя вторично просить. Голова сама склоняется на спинку жесткого колющегося конским волосом дивана. Сквозь сон он слышит скрип двери и понимает, что Луиза уходит, а дальше... дальше шуршат какие - то далекие поля, не слышавшие еще свистков паровоза, - плывут утомленные мысли в светлых, зеркальных ворах сна.

Стук в дверь. Дагобер вскочил. Сон исчез. В комнату вбегает Луиза.

- Ну и комедия, - кричит она, бросая пальто на кресло. - Выхожу я от секретаря, а за мной флик, прямо как легавая собака за перепелкой. Я в метро, флик в метро, я в трамвай, флик в трамвай. Тут дождь стал накрапывать - я шмыг в женскую уборную около Пляс д'Опера и моментально выскакиваю с другой стороны, а бедный фликушка остался ждать под дождем. - И, быстро согнав улыбку с губ: - Сейчас придет секретарь парткома, он поговорит с тобой и решит твою судьбу.

Не проходит и получаса, как Дагоберу кажется, что дверь уменьшается, так как в нее, пригибая огромную лохматую голову, входит секретарь парткома т. Любе, прозванный товарищами лохматым гигантом.