Летом 1915 года меня, четырнадцатилетнего парнишку, вместе с другими ребятами привезли из Варшавы в Петроград. Нас определили в детский приют на Полозовой улице. Казак - инвалид, выполнявший в приюте обязанности воспитателя, провел нас в темную комнату с грязными обоями.

- Вот здесь будете жить! - сказал он. - А учиться - на втором этаже. Спать - по звонку, вставать - по звонку. На улицу без разрешения не выходить, на прогулки и в церковь - только строем...

Так началась моя самостоятельная жизнь. В приюте я подружился с ребятами, многие из которых были старше меня. Вечерами они затевали споры, чаще всего на религиозные темы. Для меня эти споры не проходили бесследно: понемногу я терял веру в то, что мне, ребенку, вдалбливали в голову. Старшие товарищи, особенно братья Дроздовские, Невинский и Кобок, много говорили о трудной доле рабочих, которых за малейшие «провинности» отдавали в солдаты, о том, что на улицах с каждым днем все больше и больше инвалидов войны...

Такие разговоры стали особенно частыми и подробными, когда Невинский, которому исполнилось восемнадцать лет, поступил работать на один из военных заводов. Почти каждый вечер он заходил в наш приют и приносил самые последние новости. Особенно много рассказывал он о настроениях среди рабочих, которые ругали богачей, царя и затеянную ими войну. От него мы узнавали о выступлениях питерского пролетариата, боровшегося за свои права, о готовящейся всеобщей забастовке.

Все это, конечно, отражалось и на поведении приютских ребят. Мы тоже стали выступать против казарменного режима в приюте, отказывались петь молитвы, нарушали строгий порядок прогулок и, не обращая внимания на запреты, уходили в город.

Наступил февраль 1917 года... Выйдя однажды на улицу, мы увидели вооруженных рабочих, солдат и студентов, которые арестовывали городовых, сжигали бумаги, вынесенные из полицейских участков. Мы стали помогать рабочим и солдатам.

Все эти дни после Февральской революции мы находились в самой гуще революционных событий, среди питерских рабочих, солдат, студентов.

3 апреля Иван Кобок взволнованно сообщил нам, что сегодня рабочие Питера будут встречать вождя революции Владимира Ильича Ленина, который возвращался из эмиграции. Поздно вечером мы большой группой пришли на площадь Финляндского вокзала. Народу собралось так много и люди стояли такой плотной массой, что нечего было и думать протиснуться поближе, чтобы увидеть Ленина.

Я вскарабкался на ворота, когда над площадью вдруг загремело могучее «ура». В ярком свете прожекторов было хорошо видно, как десятки рук подняли Ленина на броневик, как Владимир Ильич снял кепку и начал говорить... Я не слышал голоса Владимира Ильича, до меня долетали лишь отдельные фразы, передаваемые по рядам, и я запомнил только одно: Владимир Ильич Ленин призывал пролетариат к социалистической революции. Последние слова Ленина потонули в гуле рукоплесканий, и снова через всю площадь покатилось громовое «ура». Владимир Ильич спустился с броневика, сел в кабину, и машина медленно пошла сквозь ряды рабочих, солдат и матросов, восторженно приветствовавших своего вождя.

В эти дни я сблизился с заводскими ребятами. Они посоветовали мне вступить в союз рабочей молодежи и пригласили на свое собрание, которое проходило в Михайловском манеже. В то бурное время я и стал членом молодежной организации - Социалистического союза.

Быстро летело время, насыщенное волнующими революционными событиями. Помню, в полдень 24 октября Иван Кобок, который уже вступил в партию большевиков, сказал, что вот - вот, очень скоро Временное правительство будет свергнуто и рабочие возьмут власть в свои руки. Он просил нас хранить это в строгой тайне и добавил, что если кто - нибудь из нас хочет принести пользу пролетарской революции, пусть приходит к арке Главного штаба...

Вечером вместе с тремя друзьями я направился в сторону Зимнего дворца. Приблизившись к арке Главного штаба, мы услышали ружейную и пулеметную стрельбу. Уже начался бой, отряды рабочих, солдат и матросов обстреливали Зимний. Среди тех, кто участвовал в перестрелке, я увидел много таких же юношей, как и мы. Некоторые из парней, не имевшие оружия, подносили патроны и коробки с пулеметными лентами.

Мы подошли к повозке, в которой было сложено оружие. Повозку охранял пожилой рабочий в короткой кожаной куртке, перепоясанный крест - накрест пулеметной лентой.

- Товарищ, - обратился я к рабочему, - дайте и нам винтовки...

- Идите - ка, ребята, домой. Это вам не игрушки.

Но мы продолжали настаивать, приводя десятки самых убедительных доводов, и рабочий наконец выдал нам по винтовке и обойме патронов.

Издалека, со стороны Невы, донесся гулкий орудийный залп: крейсер «Аврора» возвестил о начале штурма. И тотчас же к Зимнему дворцу со всех сторон хлынула людская лавина. Мне казалось, что этот неудержимый, могучий и грозный поток снесет на своем пути весь дворец. С винтовкой наперевес, громко крича «ура», я бежал по площади, перепрыгивал через какие - то дрова, мешки с песком, бревна... Мы ворвались во двор Зимнего дворца, минуя огромные железные ворота.

Вскоре стало известно, что Временное правительство арестовано. Не нашли только Керенского, и мы осмотрели все комнаты, подвалы, чердачные помещения в тщетных поисках этого матерого буржуйского лакея. Только позже мы узнали, что Керенский, переодевшись, бежал из дворца.

Наутро мы снова отправились в город и на Большой Гребецкой улице присоединились к рабочим и солдатам, которые вели бой с юнкерами, засевшими в здании Владимирского училища. Сначала мы подносили патроны: взрослые не разрешали нам вступать в перестрелку. Но когда солдаты подкатили трехдюймовое орудие и после первого же удачного выстрела бросились в атаку, мы побежали вперед вместе со всеми... Большая часть юнкеров сдалась без боя, сопротивление остальных было сломлено в полчаса.

Вскоре состоялись первые похороны жертв революции. День был холодный, пасмурный. Все Марсово поле заполнили толпы народа. У братской могилы стояла высокая деревянная трибуна, обтянутая алым кумачом. На нее один за другим поднимались рабочие и солдаты. Они называли имена тех, кого питерский пролетариат провожал в последний путь, рассказывали об их революционных заслугах и клялись продолжать святое дело борьбы рабочего класса. В морозном воздухе, разрывая тишину, троекратно прозвучал прощальный салют... Когда над братской могилой вырос небольшой холмик, на свежую землю легли скромные, перевитые красными и черными лентами венки.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.