Большая Лэни работала у миссис Юнг прачкой ещё до того, как появился на свет Раймонд. Корыто в доме Юнг могло бы многое рассказать о других женщинах, побывавших здесь с тех пор. Но все они не принесли добрых результатов. И вот миссис Юнг снова взяла к себе Большую Лэни. Она, со свойственным ей обаятельным самоосуждением, извинилась перед приятельницами за свою слабость. «Она знает, - сказала миссис Юнг про себя, - что она дура. После стольких лет, притом учтя, как поступила с ней эта Лэни... Но ведь всякий, - сказала она и засмеялась своим обычным коротким смешком, - всякий может её обойти, стоит только её разжалобить. Такой уж у неё характер. Недаром мистер Юнг часто называет её «настоящей маленькой простушкой...» Впрочем, она повторяла эти слова только в отсутствии мистера Юнга.

Большая Лэни не находила слов, чтобы отблагодарить миссис Юнг. И в самом деле, работа почти обеспечивала Лэни. Но миссис Юнг держала её в состоянии вечной неуверенности, напоминая - это в самом деле звучало убедительно, - что бесчисленное множество женщин поздоровее и порасторопнее Лэни также нуждаются в работе.

Под давлением страха и из чувства благодарности Лэни так усердно исполняла свои обязанности в доме миссис Юнг, что даже удостоилась благодарности за блестящее состояние, в котором содержала столовое бельё, бельё миссис и её мужа.

Раймонд рос чрезвычайно быстро. По утрам Лэни казалось, что он вырос за ночь. Каждый день он предвкушал и заново переживал свои прогулки. Теперь он уже не привлекал ничьего внимания: дети привыкли к нему, мужчины и женщины, выглядывавшие в окна, перестали его окликать. Раймонд не замечал этого. Он махал рукой, услыхав чей-нибудь случайный возглас, напевал на ходу свои песенки и оборачивался, если кто-нибудь смеялся.

И вдруг счастливые дни оборвались. Неожиданно наступила зима, да такая суровая, что старожилы вспоминали и не могли припомнить подобной. У Раймонда не было подходящей одежды. Большая Лини старательно чинила платье, но истлевшая ткань расползалась лохмотьями, как только она пыталась скрепить её ниткой. На помощь соседей рассчитывать не приходилось. Всё, что у них было, они в силу необходимости берегли для себя. В один из этих тяжёлых для Большой Лэни дней какой-то негр в припадке помешательства убил свою хозяйку. Паника охватила город, точно пожар сухой кустарник. Темнокожих гнали с насиженных мест, не давали работы. Но миссис Юнг была, по общему признанию, настолько мягкосердечной, что это даже могло привести к ошибкам и поставить её в опасное положение. Миссис Юнг не уволила свою темнокожую прачку. Больше, чем когда-либо, Большая Лэни должна была благословлять миссис Юнг.

Всю зиму Раймонд просидел в комнате. Старый свитер Большой Лэни прикрывал его плечи. Как ни мал был Раймонд, он даже в этом возрасте жил прошлым - теми днями, когда он, гордый и счастливый, разгуливал по улице и смех звучал в его ушах. Но он мирился со своим заточением и никогда ни о чём не спрашивал.

И вот в один прекрасный день наступила весна. Раймонд угадал это даже в затхлом, зловонном доме и заплакал от радости. Он скоро снова выйдет на улицу! Большой Лэни пришлось объяснить мальчику, что отрепья уже не смогут его согреть; у неё нет лишней работы, а значит, нет для него обуви и платья. Раймонд не разговаривал больше об улице.

Большая Лэни решилась на то, чего никогда до сих пор не делала: вымолить нужные вещи у хозяйки. Она попросила подарить Раймонду старую одежду мистера Юнга. При этом она упорно разглядывала пол и так невнятно произносила слова, что миссис Юнг приказала говорить громче. Поняв, в чём дело, миссис Юнг была поражена. «Многие, очень многие, - сказала она, - взывают к её великодушию; Лэни должна была понять, что миссис Юнг делает, что в её силах, даже больше». Она высказала Большой Лэни всё, от начала до конца и, наконец, пообещала взглянуть, не найдётся ли в доме что-нибудь подходящее. Но пусть Большая Лэни запомнит: миссис Юнг это делает в последний раз.

Когда Лэни собралась домой, миссис Юнг собственноручно вынесла ей свёрток. «Вот, - сказала она, - костюм и ботинки. Это превосходные новые вещи, люди подумают, что она сошла с ума, если увидят... Она просто не знает, как отнесётся к этому мистер Юнг, узнав, насколько она неблагоразумна».

Никогда не приходилось Большой Лэни видеть Раймонда в таком состоянии. Он прыгал, хлопал в ладоши, пытался что-то сказать, но из уст его вырывался только радостный писк. Он сам вскрыл свёрток, пальцы его ощупали жёсткую ткань, он прижал её к лицу и стал целовать. Потом надел ботинки и, шаркая и стуча, старался кончиками пальцев удержать их на ногах. Он заставил Большую Лэни заколоть брюки в поясе и подвернуть обе штанины. Он лепетал, что вот, наконец, наступит завтра, он своза выйдет на улицу, давился от смеха и умолкал.

На следующее утро Большая Лэни должна была уйти на работу к миссис Юнг. Ей хотелось, чтобы Раймонд оставался дома, пока она возвратится и сама оденет его в новый костюм, но, услыхав его смех, не решилась сказать: «Обожди меня».

«Хорошо, выйди в полдень, - разрешила она, - когда солнце обогреет камни». Он ведь в первый раз во дворе, как бы не простудился, кто-нибудь из соседей поможет ему одеться.

Соседка принесла на сковородке холодную свинину и кукурузную лепёшку. Она помогла Раймонду надеть брюки, подвернула штаны, затянула покрепче шнурки на ботинках, чтобы не падали с ног, поцеловала его и ушла.

Раймонд уже не испытывал нетерпения - так он был счастлив. Он сидел, думал об улице и пел. Когда раздался обеденный гудок, мальчик подошёл к комоду, вынул куртку и накинул её на плечи. Сердце билось настолько сильно, что когда он подворачивал рукава на своих худых ручонках, ткань куртки трепетала на его груди. Он с трудом спустился с лестницы: мешали огромные ботинки, но в этой медлительности была особая прелесть.

Он вышел во двор и остановился. Лёгкий ветерок повеял в лицо. Всё было хорошо, всё возвратилось к нему. Он быстро пошёл вперёд, касаясь рукою решетки. Он больше не мог утерпеть - крикнул и притаился: вот раздастся весёлый отклик. Он засмеялся и стал ждать: вот кто-то рассмеётся в ответ.

И услышал. Он обрадовался, отпустил ограду, повернулся, протянул руки, поднял улыбающееся лицо. Остановился - и вдруг угасла улыбка, помертвели и задрожали руки.

Это был другой смех - не тот, который он знал, не тот, которым он жил. Казалось, кто-то с силой хватил его молотком по голове, казалось, огромные зубья отдирали мясо от костей. Смех надвигался, наступал, чтобы уничтожить его. Смех крался, стараясь ударить сзади, кружил, таился рядом. У Раймонда перехватило дыхание Он вскрикнул, попытался убежать, вырваться, упал, а смех вился над ним, завывал ещё сильнее Одежда сползла, ботинки свалились. Раймонд приподнимался, падал, казалось, улица встала дыбом. Смех бил, толкал его в спину. Он потерял ограду, не знал, в какую сторону повернуться, всхлипывал, лежал в пыли, в крови, во мраке.

Когда Большая Лэни постучалась в дверь, он сидел на полу, забившись в угол комнаты, и плакал. Новый костюм, изорванный, пыльный всё ещё был на нём. Кровь запеклась на губах и на ладонях.

Сердце Лэни горестно сжалось, когда он не открыл ей, как обычно, дверь. Она неистово закричала, спрашивая, что с ним; он зарыдал, стал плакать громче и громче, до исступления. Лэни долго не могла понять его слов. Он говорил что-то об улице, о том, что над ним смеялись. Пускай она их прогонит, пускай никогда не выпускает его на улицу. Большая Лэни ни о чём больше не расспрашивала. Она взяла его на руки и стала укачивать, приговаривая: «Это ничего, это ничего, всё будет хорошо». Ни она, ни он уже не верили в эти слова. Но голос у Лэни был ласковый. Раймонд согрелся в её объятиях, перестал дрожать, всхлипывал всё тише и тише.

Долго держала она его на коленях, покачивая спокойно и ритмично. Потом поставила на ноги и сняла с плеч старый фрак мистера Юнга.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.