Наставник

Первым делом пошел он в горком партии. Секретарь горкома вышел к нему в приемную и неожиданно обнял Николаева своей единственной руной, прижал и себе, потом посмотрел на удивленного посетителя и засмеялся: «Неужели не узнаете, Николай Зиновьевич, я же у вас в тридцать пятом учился».

Десять лет, может быть, и не срок. Но почти половина из них на войну приходится. А она, если навек молодым не оставит, крепко годы набавляет. Н год войны надо бы не за два, а за все десять считать.

— Вернуться « прежней работе думаете? — спросил его секретарь горкома. — Нам же не только заводы строить надо, но и рабочих для этих заводов готовить. Это тоже строительство, и, наверное, не менее важное. Восстановление народного хозяйства мы должны начинать именно с людей.

Свою первую послевоенную группу Николай Зиновьевич вспоминает с особой теплотой. Он перебирает старые фотографии. Мальчишки в длинных, до пят, черных халатах.

— Вот этот, маленький, теперь уже подполковник. Приезжал на юбилей. С этим почти ежедневно вижусь, рядом живем. А вон тот, что глаза прячет, толковый инженер, на нашем заводе работает...

А ребята в той группе были не просто «трудными», многие из них, потеряв во время войны родных и близких, бродяжничали, воровали, побывали уже в колониях и тюрьмах. Но именно с них и начало свою историю школьное станкостроение.

Николаев получал хлебный паек на всю группу и прятал в шкаф. Замок у него был самодельный, с секретом, и открыть его, как считал мастер, непосвященному невозможно.

Собралась однажды группа на обед, открыл Николай Зиновьевич шкаф, а хлеба там ни крошки. Вспомнил, что, когда он хлеб прятал, рядом Юрий Б. крутился.

Собрал Николаев ребят и тут же взялся за Юрия:

— Взял хлеб?

— Невтерпеж было обеда дожидаться. Вот и съели. Вы не волнуйтесь, мы по совести разделили.

— А как шкаф открыли?

— Я же видел, каким вы ключом закрывали его, вот и сделал такой же.

— Неужели одного взгляда хватило, чтобы запомнить такой сложный ключ! — удивился мастер.

— А чего там, — пожал плечами Юра. — И не такое могем. — И он протянул Николаеву новенький ключ.

— Нет уж, храни у себя. Пригодится. Но раз такие мастера, может быть, хватит нам молотки и ключи точить. Не пора ли своими силами станок сделать?

Давно у него такая мысль была — учить ребят мастерству на сложной работе. Еще до войны об этом думал, да все не получалось. А тут ребята действительно с золотыми руками, справятся, да к тому же за станок, какой бы он ни был, деньги заплатят хорошие, а учеников поддержать, подкормить надо.

Сейчас в мастерских училища ежегодно собирается до пятидесяти станков, сверлильных, фуговальных, токарных. На каждом станке табличка с именем училища — своя марка, и расходятся эти станки по всей стране и даже на экспорт идут.

— Один станок, который мои нынешние ученики сделали, стоит на ВДНХ, — говорит Николаев. — Ребята, когда узнали об этом, героями ходили. Чувство естественное. Пока мы станок сделаем, там работа и слесарям, и фрезеровщикам, и токарям, и электрикам найдется. И каждый из них считает станок своим. Так прививается любовь к своей профессии, к труду. Нет ничего страшнее бесполезной работы. В одной школе на уроках труда девочек учили пришивать пуговицы. И пришивали они эти пуговицы к своим... носовым платкам. Таким способом, наверное, можно научить человека шить, но нельзя научить главному — уважению к труду. А вся наша работа, если хотите, именно на это и направлена.

Николай Зиновьевич стоял в коридоре училища, разговаривал с Виктором В., своим рыженьким учеником, похожим сразу и на подсолнух и на гриб-боровик. Виктору очень хотелось узнать мнение мастера о том, какой из заводов — металлургический или агрегатный — лучше. Ребятам предстояла первая длительная практика.